Джонатан повел Льюиса и миссис Циммерманн в переднюю приемную, которой почти не пользовались. Комната была заставлена небольшими аляповатыми стульями, обитыми красным бархатом, и кушетками. В стене над фисгармонией виднелся латунный стакан, такой же, как у других светильников в доме: тусклая чаша, прикрепленная к стене, с торчащей из нее изогнутой трубкой. На конце этой трубки был патрон с вкрученной в него лампочкой нежно-розового цвета.
– Ты же говорил, что все стаканы оторваны от стен, – удивился Льюис.
– Были оторваны. Да и сейчас оторваны, – подтвердил Джонатан. – Наш незнакомец постарался приладить стакан обратно. Что довольно глупо – остальные-то он оставил как есть. Некоторые чашки сдвинуты почти до самой лампочки. Но мне кажется, тут взломщик постарался сбить меня с толку и отвлечь именно от этого светильника, хоть и неуклюже.
Джонатан пододвинул стул и влез на него. Дядя отодвинул стакан и заглянул в дырку в стене. Затем спустился и пошел ко входу в подвал, где лежал фонарь. Когда он вернулся, миссис Циммерманн и Льюис по очереди рассматривали стакан светильника. Оба выглядели растерянными. Изнутри по пыльному стакану растекалось пятно зеленоватой ржавчины. Льюис вспомнил, что такой же налет видел в трещинах и зазубринах на медных римских монетах дяди Джонатана. Очертания выдавали, что в латунном стакане что-то спрятали на долгое-долгое время.
– Похоже на ключ от часов, – слабым сдавленным голосом проговорил Льюис.
– Да, похоже, – ответил Джонатан. Он старался осветить фонариком весь стакан изнутри и отчаянно прищуривался.
– Дядя Джонатан, что тут такое происходит? – спросил Льюис со слезами в голосе.
– Хотел бы я и сам знать, – вздохнул дядя. – Хотел бы я знать.
Глава седьмая
Тот ноябрь в Нью-Зибиди выдался дождливым. Каждую ночь с неба лило, и к утру тропинки были покрыты льдом. Льюис сидел на подоконнике и смотрел, как капли воды стучат по шершавым плитам крыльца. Ему было нехорошо. Чувство мрачной пустоты и какой-то тяжести скручивало желудок. Его пожирали вина и раскаяние, ведь он знал, что натворил – или ему только казалось, что знает. Он выпустил миссис Изард из гробницы, и она украла ключ. Ключ, который заводил заколдованные часы, тикающие целыми днями, каждое утро, в обед, вечером и ночью, в стенах дома дяди Джонатана. Тиканье было то громким, то тихим, но никогда не смолкало окончательно.
Что же будет дальше? Как ее остановить? Что она сделала с ключом? Что случится, если она использует его по назначению? Ничего этого Льюис не знал.
Если бы он мог обговорить все это с дядей Джонатаном, было бы легче, но тогда ему пришлось бы во всем сознаться. Сознаваться Льюис боялся. Не то чтобы с дядей Джонатаном было сложно разговаривать. Наоборот, из всех, кого знал Льюис, поговорить с дядей было проще всего, проще даже, чем когда-то с его собственным отцом. Так чего же он тогда боялся?
Ну, просто боялся и все. Возможно, из-за того, что однажды мать пригрозила Льюису сдать его в арестный дом – большое белое здание на окраине города. Оно стояло на высоком холме, а его окна закрывали мелкие проволочные решетки с тяжелыми рамами. Все кругом говорили, что туда отправляют непослушных мальчиков и девочек. Льюис лично не знал никого, кто бы там побывал. Конечно, мама ни за что бы не отправила туда Льюиса за непослушание. По крайней мере, он так думал, но до конца не был уверен. А теперь, когда подумал, не рассказать ли дяде Джонатану о ночи Хеллоуина, ему вспомнился арестный дом, и стало страшно. Это был не рациональный страх, учитывая, как добр к нему Джонатан. Но ведь Льюис не так долго его знал, а люди, к тому же, не всегда ведут себя логично.
В отчаяние Льюиса вгоняло еще одно обстоятельство. Они с Тарби совсем прекратили общаться. Несмотря на все его планы и хитрые схемы – а может, как раз из-за них. Одно дело – сказать, что можешь поднять человека из мертвых, и совсем другое – сделать это. Обычные люди не часто ищут общества колдунов. Теперь Тарби опасался Льюиса или просто развлекался с другими знакомыми, у которых получаются хоум-раны и выходит ловить высоко отбитые мячи. Так или иначе, Льюис не виделся с Тарби с той самой ночи.
Месяц утекал, дожди не прекращались, и ничего таинственного или зловещего не происходило. До того дня, когда на исходе первой трети декабря напротив поселилась семья Хэтчеттов.
Дом, в который они переехали, был приземистым и темно-коричневым, в нем виднелись маленькие окошки со створками, которые распахивались, а не поднимались и опускались. Соседи оказались дружелюбной парой среднего возраста. Им сразу понравились Джонатан и миссис Циммерманн. Но однажды новые знакомые исчезли. Спустя еще пару дней к дому подъехал грузовик, рабочие в серой форме погрузили в него всю мебель Хэтчеттов и уехали. Затем пришел риэлтор и повесил на двери объявление. Оно гласило:
Привет!Меня выставили на продажуЗвоните в риэлторскую фирму Бишопа Барлоупо номеру 865Бишоп Барлоу не имел никакого отношения к церкви, хоть ему и дали имя, означающее в английском «епископ». Льюис знал, кто это: полный громкий мужчина, который вечно носил солнечные очки, даже в дождь. Он курил дешевые вонючие сигары и носил длинные спортивные куртки, напоминающие палатку.
Джонатан, казалось, расстроился из-за отъезда Хэтчеттов. Он позвонил их сыну, адвокату, жившему в Оси-Файв-Хиллс, и выяснил, что родители переехали к нему. Перепуганные Хэтчетты отказались говорить с ним по телефону, и, кажется, считали, что именно он послужил причиной обстоятельств, которые вынудили их сняться с места. Их сын, похоже, не знал, в чем дело. Он пробурчал что-то о приведениях и «безответственных играх с магией» и повесил трубку.
Однажды по дороге из школы Льюис увидел, как к покинутому Хэтчеттами дому подъехал фургон. На нем черными буквами было написано «ТРАНСПОРТНАЯ КОМПАНИЯ ТЕРНИМУСА». Льюис уже хотел было перейти дорогу и посмотреть, как будут разгружать фургон, когда понял, что знает водителя. Это был Молотобой.
Каждый ребенок в Нью-Зибиди знал его и, если был не совсем глуп, держался от него подальше. Это был злобный старый разнорабочий, который жил в лачуге из рубероида у железной дороги и мог предсказывать будущее. Однажды жарким летним днем Льюис стоял поодаль от толпы детей перед дверью домика Молотобоя. Как он помнил, старик сидел в дверях на сломанном кухонном стуле и рассказывал про последнюю ночь мира, которая, если верить ему, должна была наступить совсем скоро. За ним, в темноте и беспорядке лачуги, стояли ряды гладких желтых древков: это были заготовленные ручки для топоров, мотыг и молотков. Он их делал и
