Молодой лакей открывает дверь кареты, и Уизерс, широкоплечий и, как всегда, готовый услужить, выходит из парадной двери, чтобы помочь выбраться из экипажа леди Аннабель. Фредди, явно приободрившийся при мысли, что сейчас сможет выпить, уже спрыгнул на землю с другой стороны кареты и тоже спешит помочь матушке.
– Ваша помощь не потребуется, Уизерс, – выпаливает брат с коробящим меня нетерпением в голосе. – Предоставьте леди Аннабель моим заботам. Спускайся, мама. И выпей бокал доброго вина.
– Не глупи, Фредди, ты же знаешь: я не пью вина. Уизерс, у вас все готово?
– Мы сделали все, как вы велели, леди Аннабель.
– Цветы… их необходимо регулярно опрыскивать водой. Стоит такая ужасная жара.
– Я возложил эту обязанность на Уильяма, миледи.
Вдовствующая герцогиня, только что нетвердой походкой двигавшаяся к двери, останавливается и воззряется на Уизерса. У нее совершенно потерянный вид.
– На Уильяма? – слабым голосом переспрашивает она. – Знаете, я, кажется, не могу вспомнить его лица.
Я спешу к ней.
– Речь идет об Уильяме Рэдли, мама. Это младший лакей, теперь ты вспомнила?
– О да. Разумеется. Как я могла забыть? Уильям Рэдли. Как глупо с моей стороны.
– Ты просто очень утомлена, мама, – говорю я, беря ее под руку.
– И вам, конечно же, хочется пить, – вставляет Фредди.
Я бросаю на него строгий взгляд, который он не замечает, и мы вместе помогаем матушке подняться по лестнице и войти в прохладный вестибюль. Фредди всегда готов предложить свою помощь, когда это соответствует его желаниям. Но это не та помощь, на которую я могла бы положиться. За каждым его предложением кроется подвох. С моей стороны было бы неразумно это забывать.
Маме не стоило беспокоиться – миссис Джессап и Уизерс в точности выполнили все ее пожелания. Убранство вестибюля дома номер один на площади Фицрой действительно впечатляет. Интерьер выполнен в стиле модерн, который с присущим ей безупречным вкусом выбрала мать, и его удачно дополняют вазы, полные благоухающих кремовых лилий, украшенные черными атласными бантами и в художественном беспорядке расставленные то тут, то там. Из-за жары аромат цветов кажется мне почти удушающим, и я чувствую, как начинает побаливать голова. Трое одетых в безукоризненные траурные ливреи лакеев стоят здесь же, держа в руках подносы с высокими бокалами, в которые налиты напитки.
Я останавливаюсь, чтобы дать указания Уизерсу, и, сняв шляпу, кивком подзываю камеристку Вайолет и отдаю ее ей.
– Уизерс, я буду в малой гостиной вместе с матушкой. Не могли бы вы направлять всех гостей туда?
– Будет исполнено, леди Лилит.
– Но сначала проведите их в столовую. Люди будут совершенно без сил после такого долгого стояния на солнце. – Я поворачиваюсь, чтобы поговорить с Фредди, но он уже отдал лакею свои трость и цилиндр, схватил с подноса бокал вина и, открыв дверь в кабинет отца, торопливо прошел внутрь.
В малой гостиной царит восхитительная прохлада, ибо солнце давно уже перестало светить в ее высокие окна. Я советую маме сесть рядом с вазой душистых цветов, которая стоит перед камином. Сама я не сажусь, чтобы приветствовать гостей. Более часа столпы общества, в основном члены британской аристократии, но также и те, кто приехал из-за границы, выражают нам свои соболезнования по поводу кончины герцога, а мы с мамой любезно их принимаем. Ноги скоро начинают ныть, а голова так раскалываться, что мне едва удается не хмурить брови. Мне приходит в голову, что от нас с матушкой требуется не только скрывать наше горе, держаться с достоинством и не терять самообладания, что бы мы сейчас ни чувствовали, но мы также должны помогать людям, которых едва знаем, подыскивать подобающие слова. Нам, как хозяйкам, встречающим гостей, и самым близким членам семьи усопшего полагается делать все, чтобы те, кто пришел в наш дом, чувствовали себя непринужденно, какая бы буря ни бушевала при этом в наших собственных сердцах. Чего же стоят все эти выражения сочувствия, если взамен от тебя требуется такое напряжение воли и такой несгибаемый стоицизм? Вся эта мишура и церемонность: угощения, цветы, то, как следует себя вести, – все это предназначается для людей, не связанных с семьей покойного. Что за негодяй был тот, спрашиваю себя я, кто решил, что убитые горем родственники усопшего, только что опущенного в могилу, должны устраивать прием в те самые минуты, когда им хочется одного – остаться одним, чтобы скорбеть об утрате?
– Лилит. – Тихий мужской голос прерывает мои раздумья. – Лилит, мне так жаль.
Я поворачиваюсь и вижу виконта Льюиса Харкурта, входящего в комнату уверенным шагом человека, который знает, какое высокое положение он занимает в обществе, и гордится им. Он подхватывает мою затянутую в перчатку руку, коротко целует ее и задерживает в своей. – Как ты бледна, – говорит он, – и как невыразимо прекрасна.
– Льюис. – Я выжимаю из себя чуть заметную улыбку. В конце концов, какими бы ни были обстоятельства встречи, разве не должна девушка радоваться при виде своего жениха?
– Твой отец был замечательным человеком. Нам всем будет его не хватать. – Он замолкает и придвигается ко мне ближе. Я ощущаю исходящее от его тела тепло. Я девушка рослая, и все же ему приходится наклониться, чтобы приблизить губы к моему уху. – Если я могу тебе чем-то помочь… что бы это ни было… достаточно только сказать. Но ты же и сама прекрасно это понимаешь, моя драгоценная Лили, не так ли? – Он проводит рукой у меня за ухом. – О, как мило, – заигрывающе произносит он, распрямляя перед моим лицом согнутую ладонь, на которой сидит большая бабочка. – Должно быть, она приняла тебя за цветок.
– Льюис, ради бога, сейчас не время для салонных фокусов.
– Я просто хотел увидеть, как моя девочка улыбается, – отвечает он.
Я невозмутимо смотрю на него. Если у меня на мгновение и мелькает мысль, что я могла бы сказать ему о незваном духе, голос которого слышала, я быстро отбрасываю ее прочь. Разве он может отнестись к этому серьезно? Я уже привыкла к его обыкновению прибегать к магии в самые неподходящие моменты, а также к манере демонстрировать ловкость рук, достойную фокусника из мюзик-холла. Но я понимаю, что нынче он старается не просто из желания меня развлечь. Он хочет лишний раз напомнить мне, что нас с ним связывают особые узы, ибо мы оба рождены волшебниками. Как будто мне надо об этом напоминать. Это и есть одна из главных причин, которые заставили меня не противиться браку с ним, браку, которого всегда желали мои родители. Думаю, в последние дни жизни
