Но мне кажется, она ошибается насчет того, когда именно я влюбилась в Брэма. К тому времени как он поцеловал меня и открыл мне свою душу, мое сердце уже целиком принадлежало ему. Просто до тех пор я не смела признаться в этом даже себе самой.
Однако, несмотря на всю испытываемую мною радость, я не могу не думать о преследующем меня Темном духе. А кроме того, я помню, что мои личные желания должны быть подчинены интересам клана. Кроме атак незваного духа мой разум тревожит еще кое-что. Кем был тот, кто бросил мне вызов на церемонии посвящения в Верховные Ведьмы? И почему он это сделал? Я уверена, одно как-то связано с другим. Одновременное возникновение сразу двух угроз благополучию клана не может быть простым совпадением. Поначалу я не придала должного значения вызову, который бросил мне неизвестный волшебник… Придется обдумать то, что произошло на церемонии, еще раз и заново взглянуть на сложившуюся ситуацию.
И, пытаясь отыскать ответы на эти вопросы, я под покровом ночи, когда весь остальной Лондон спит, еду в обшарпанный дом в Блумсберри. Я вышла из дома одна, и никто этого не заметил. Сейчас мне нужен человек, который поможет разобраться в том, что произошло, и которому я смогу полностью доверять.
Карета останавливается у знакомого дома. Я схожу на тротуар, и наш кучер, в чьем умении держать язык за зубами я не сомневаюсь, тихо встряхивает вожжами и отъезжает туда, где темнота наиболее глубока. Нельзя допустить, чтобы чьи-то любопытные глаза увидели, хотя это и маловероятно, экипаж с гербом Монтгомери, стоящий поздней ночью напротив дома, пользующегося сомнительной репутацией.
Я не стучу в дверь, ибо она оставлена незапертой, чтобы я могла войти как можно быстрее и незаметнее. Я уже не раз приезжала в этот дом, нередко ночью, и потому прекрасно ориентируюсь в темной прихожей и без труда добираюсь до расположенной в задней части дома студии. Мэнган ожидает меня.
– А, вот и ты! – Он вынимает изо рта незажженную трубку и протягивает мне руку. – Великолепная, сияющая Утренняя Звезда. Добро пожаловать. – Он берет мою руку и сердечно пожимает ее. За время наших ночных встреч я узнала чудаковатого скульптора довольно хорошо и понимаю, как сложно ему приходится сдерживать свой темперамент и говорить тише, чтобы не разбудить весь дом. Он предлагает мне сесть, очистив для меня небольшое пространство на заваленной всякой всячиной пыльной тахте. Комнату освещают только две короткие свечи и проникающий через многочисленные окна тусклый, размытый свет далеких городских огней.
– Спасибо, что согласился встретиться со мной, – говорю я ему, но он взмахом руки с трубкой показывает, что благодарить его не нужно.
– Моя дорогая прекрасная девочка, разве я всегда не говорил тебе, что ты здесь желанная гостья, когда бы я тебе ни понадобился и когда бы ты ни пришла? Так было с тех пор, как твой отец назначил меня одним из твоих наставников несколько долгих солнечных лет назад. А теперь, когда ты стала Верховной Ведьмой, ты тем более вправе ожидать от меня любой помощи, какую только рассчитываешь от меня получить. Я твой друг и твой слуга.
В который раз я чувствую благодарность отцу за его дальновидность. Когда среди прочих он выбрал мне в наставники Мэнгана, кое-кто в клане высказал сомнение в его пригодности для этой роли. Я хорошо помню, как лорд Граймс возражал, говоря, что такой человек совершенно не подходит для того, чтобы хоть в чем-то наставлять молодую девушку. Ведь Мэнган известен суровым нравом, эпатажным образом жизни и эксцентричностью своей натуры. Будучи белой вороной в обществе, он рассматривается как вольнодумец и в клане. Он часто выступает против традиций, призывая нас идти в ногу со временем. Но вместе с тем он принадлежит к тем членам клана, которые в самом деле живут в соответствии со своими принципами. Он относится ко всем людям, включая женщин, как к равным. Он не благоговеет перед правилами этикета, и это дает ему определенную свободу. Может быть, отец считал, что я нуждаюсь в нем, чтобы уравновесить свою чрезмерную верность традициями и праву, которое мне дает текущая во мне кровь?
– Мне действительно нужна твоя помощь, – говорю я. – Во время церемонии… бедная Вайолет. – Наконец-то я могу дать волю слезам. Я долго скрывала ото всех свою скорбь, но больше так не могу. Я достаю из сумочки носовой платок и плачу в него, не в силах сказать ни слова.
Мэнган легче, чем мой отец, воспринимает проявления чувств. Он подается вперед и похлопывает меня по руке.
– Да, это было ужасно, – соглашается он. – Действительно ужасно. Но ты не должна себя винить.
– Как же мне себя не винить?
– Я не говорю, что
