Конечно, мне сразу же пришло в голову, что это работа дракониан. Раз уж Йейуама отправил меня сюда для испытания, необходимого, чтобы «коснуться драконов», то отыскать здесь реликвию древней, некогда обожествлявшей их цивилизации, с которой Ив де Мошере сравнивал верования мулинцев, казалось вполне логичным. Однако единственным указанием на связь этих руин с драконианами мог послужить только их возраст, который я, не будучи археологом, сумела оценить лишь с точностью «не одна тысяча лет». На острове не было ни огромных стен, ни шагающих вперед статуй, ни каких-либо иных характерных образчиков драконианского искусства.
Однако все это было настолько любопытно, что я почувствовала себя обязанной задокументировать находку. В нескольких местах растительность оказалась такой густой, что отыскать в ней остатки стен было невозможно, но я зарисовала все, что смогла обнаружить, методически осматривая остров. Вскоре системный подход привел меня к подозрительно правильной нише в отвесной скале – там, где поток водопада разделялся надвое, огибая выступ острова. Почти в мой рост высотой, продолговатой формы… Почти как дверь!
– Если я была права, то буду чувствовать себя полной идиоткой, – сказала я в воздух. Действительно, если на остров и вправду вел туннель, а я просто не смогла его найти… Ну что ж, тогда он хотя бы избавит меня от прыжка с острова по пути назад.
Внимательный осмотр показал, что с идиотизмом мне не повезло (по крайней мере, в этом вопросе). Засыпанная землей, заросшая кустарником и лианами, ниша никак не могла служить «непорочным» дорогой на остров. К тому же, сунув руку в листву, я нащупала под листьями камень.
И при том – гладкий. Слишком гладкий, чтоб оказаться естественным.
Просунув сквозь листья и другую руку, я вновь нащупала гладкую поверхность – изборожденную линиями, будто вырезанными в камне.
Накрепко вцепившиеся в землю по обе стороны ниши лианы сопротивлялись изо всех сил. Но я была упряма, да вдобавок охвачена любопытством, а уж, стоило мне оборвать достаточно зелени, чтобы увидеть, что таится за ней, заставить меня отступить не смогло бы ничто – разве что остров внезапно исчез бы из-под ног.
Изнутри нишу закрывала вертикальная гранитная плита. От времени гранит порядком выцвел, но сверху донизу был испещрен резными письменами – только широкая трещина посередине делила текст напополам.
Я уставилась на камень, разинув рот. Сомнений быть не могло: Йейуама посылал меня сюда не за этим: письмена были захоронены так основательно, что их явно никто не видел с давних пор. Тогда что же это такое? Письменность с верхней половины плиты напоминала драконианскую. Точнее, если быть полностью откровенной, она напоминала мне следы куриных лап: именно такое впечатление произвело на меня в детстве первое знакомство с древними драконианскими надписями. Но с тех пор я видела столько драконианских надписей, что сразу же поняла: эти письмена куда грубее – как будто, в подражание драконианам, нацарапаны рукою ребенка.
А может, в то время драконианская письменность еще только развивалась? Что, если это место древнее всех известных нам драконианских руин? Хотелось бы мне разбираться в археологии настолько, чтобы судить об этом! Но, в чем бы ни заключалась истина, я и представить себе не могла, куда отнести текст нижней половины, выглядевший совершенно иначе. Если бы не количество да не аккуратные ровные строки, эти крохотные скругленные знаки нетрудно было бы принять за орнамент.
Я уделяю так много времени описанию этого камня, хотя многие из читателей наверняка видели его на фотоснимках (а то и своими глазами – в Королевском музее или на передвижных выставках), с тем чтобы вы в полной мере смогли осознать, что именно я нашла в тот день. Я еще не знала, что за письмена передо мной. Понимала одно: тут какая-то тайна. И унести ее с собой было, увы, невозможно: даруй мне Господь всемогущий хоть силу десяти человек, дабы вырвать эту плиту из укромной ниши, мне не удалось бы переправить ее с острова на берег. Под ее тяжестью «Фуркула» прямиком рухнула бы в озеро. Не было при мне и большого листа бумаги, чтобы снять с камня оттиск притиранием.
Оценив возможность вырвать из блокнота все чистые страницы и сложить из них нечто вроде мозаики, я тут же отвергла эту мысль: на это ушла бы прорва времени, а солнечный свет угасал на глазах. Как бы ни нервничала я перед испытанием крыльев, в темноте эта задача не стала бы ни проще, ни безопаснее. Следовало лететь немедля, либо дожидаться утра, а мысль о ночлеге в облаке холодных брызг, под грохот воды, отнюдь не вдохновляла.
Если бы не уходящее время, не знаю, сколько бы я еще медлила в нерешительности. Но мешкать было нельзя. Соединив обе части планера, я покрепче притянула их друг к другу бечевкой и привязала на спину свой узел.
Этого было довольно, чтоб подготовиться к полету телесно. А вот разум – совсем иное дело.
Я подошла к краю острова. Ветер наполнил крылья, как паруса, но силы его оказалось недостаточно, чтобы поднять меня в воздух, о чем я едва ли не жалела: по крайней мере, тогда я смогла бы убедиться, что это хитроумное изобретение способно выдержать мой вес. Но нет: я, подобно птенцу, должна была броситься вниз и только затем увидеть, удастся ли мне полететь.
(Я с детства считала птенцов созданиями неописуемо восхитительными, но до этой минуты и не думала восхищаться их храбростью.)
Приходилось ли вам, стоя на краю пропасти, испытывать неожиданный страх? Нет, не перед случайным падением, но перед тем, что вы сами броситесь вниз? Что инстинкт самосохранения, берегущий нашу жизнь, на миг подведет, и в этот самый миг вы безо всяких к тому причин шагнете вперед, навстречу собственной гибели? Мне – приходилось, и не раз. Однако тем вечером в Эриге я обнаружила, что это вовсе не так легко, как утверждают страхи. У меня имелась веская причина для шага вперед: добравшись сюда, я должна была броситься вниз, чтобы достичь своей цели. Но ноги словно примерзли к земле, а то и вросли в нее, не позволяя поднять подошву даже на дюйм. Несмотря на
