Лише хотелось плакать. Она часто искала в слезах утешения и за последние недели тайком и неоднократно оплакала Рожера. Но сейчас, стоя перед жителями Лощины, она подумала, что ей больше нечего отдавать. Тамос был мертв. Арлена не стало, и судьба Ахмана неизвестна. И вот теперь Рожер. Неужели ей суждено хоронить всех, кого любит?
Спустя какое-то время Аманвах пришла в себя, поднялась в полный рост и, глядя поверх толпы, привела в действие колье:
– Я – Аманвах вах Рожер вах Ахман ам’Тракт ам’Лощина, первая жена Рожера асу Джессум ам’Тракт ам’Лощина. Мой муж был зятем шар’дама ка, но нет сомнения, что к нему и без того прикоснулся Эверам. Мы хороним его тело в согласии с вашим обычаем, но в Красии превыше всего прочего почитаются шарик хора, кости героев. Мощи моего достопочтенного мужа будут изъяты из праха, отлакированы и заключены в меченое стекло для освящения нового храма Создателя здесь, на святой земле Кладбища Подземников.
Кендалл заиграла медленную, скорбную мелодию, и Аманвах запела. Сиквах подхватила, и трио околдовало музыкой толпу с той же легкостью, с какой зачаровывало демонов.
Не прекращая петь, Аманвах извлекла крошечный череп огненного демона и навела его на хворост. Пальцы заскользили по меткам, активируя магию. Из пасти вырвалось пламя и подожгло древесину. Шушельницы наполнили труп химикатами и опилками, он быстро занялся огнем и осветил толпу, завороженную красийской похоронной песнью.
Когда она кончилась, на сцену поднялась Лиша. Она откашлялась. У нее не было такого колье, как у принцесс, однако магия сохранялась и в раковине, а потому ее слова далеко разнеслись в ночи.
Но слез у Лиши так и не нашлось, и скорбящие, без сомнения, недоумевали: «Почему она не плачет? Разве она не любила его? Неужели ей все равно?»
Она глубоко вдохнула и выдохнула:
– Рожер взял с меня слово, что, если настанет этот день, я буду петь, плясать и сыпать речами, пока его лижет пламя.
Послышались смешки.
– Это честное слово. – Лиша вынула сложенный листок бумаги. – Он все записал.
Развернув лист, она прочла:
– Лиша, я собираюсь прожить достаточно долго, чтобы тешить трюками правнуков, но мы оба знаем, что жизнь не всегда идет по плану. Если мне суждено умереть, то я полагаюсь на тебя. Не превращай мои похороны в тоскливое, гнетущее действо. Объяви всем, что я был велик; спой грустную песню, когда запалишь костер, а после вели Гари играть кадриль, а народ пусть заткнется и пляшет.
Лиша сложила листок и сунула его в карман платья.
– Если бы не Рожер Восьмипалый, меня бы здесь не было. Пожалуй, и многих из нас. Его музыка не раз становилась последним рубежом обороны Лощины, давая нам время перестроиться, найти под ногами почву, перевести дух. Когда в новолуние Арлен Тюк рухнул с небес, именно скрипка Рожера заманивала орды подземников в ловушку за ловушкой, чтобы мы продержались ночь. Но больше он мне запомнился не этим, – продолжила Лиша. – Рожер всегда был готов пошутить, когда я печалилась, и слушал, когда мне хотелось выговориться. В одну секунду он бывал моей совестью, а в следующую – крутил обратное сальто. Когда наваливались невзгоды и бремя казалось неподъемным, Рожер вынимал скрипку и смывал треволнения. Такова была его магия. Не метки, не молнии. Не знание будущего и не врачевание ран. Рожер Тракт читал в сердцах людей и демонов и говорил с ними на языке музыки. Я не знала никого, похожего на него, и вряд ли встречу. Рожер был велик.
Она поперхнулась, подняла руку ко рту и вдруг заново обрела способность лить слезы. Аманвах бросилась ловить их, пока те не скатились со щек.
Через минуту Лиша взяла себя в руки и обратилась к предводителю жонглеров, стоявших в звуковой раковине:
– Гари, время играть кадриль.
Всю ночь Элисса пила и плясала с жителями Лощины. Раген раскручивал ее, чего не бывало со времен сватовства, и даже Терн пустился в пляс – мальчонка был на удивление подвижен и быстро усвоил все па. Они смеялись до боли в скулах, впервые за время, известное только Создателю, чувствуя себя в безопасности и светлом настроении.
На исходе ночи жонглеры прервались и погнали гуляк по домам в родные округа, совсем как некогда заманивал подземников Восьмипалый, и по Лощине разносились победные возгласы и смех.
Когда в окнах забрезжил рассвет, в кабаке при гостинице Смитта изо всех углов раздавался стон. На подносах громоздились горы яиц, бекона и хлеба, а в конце каждого стола стояло ведро – блевать. Один нерасторопный завсегдатай опорожнил желудок на пол. При виде этого Элиссу саму замутило, но она принялась глубоко дышать, сосредоточилась на кувшине с водой, и комната перестала кружиться.
Не успел посетитель закончить свой труд, как появилась жена хозяина Стефни и вручила ему сначала мокрую тряпицу, чтобы привел себя в порядок, а затем и швабру.
– Вам плохо? – спросила Стефни у Элиссы. – Дело знакомое. Вывернет одного, а следом быстренько и зрителей.
– Переживу, – сказала Элисса и отпила воды.
– Сегодня много дел не переделаешь, – кивнула Стефни. – Госпожа Лиша передала, что примет вас завтра. – Она принюхалась и скользнула взглядом по Терну. – Хватит времени выспаться и толком помыться, перед тем как идти ко двору.
Терн нахмурился. Мальчишка, будь он благословен, обладал молодой выносливостью и выглядел крепче, чем все они. Он прикончил две порции и поднялся на ноги:
– Найду вас утром.
– Есть комната… – начала Стефни.
– Не люблю стены, – отрезал Терн. – Нашел в Лесу травниц терновый куст.
Не добавив ни слова, он вышел за дверь.
Вода давно остыла, но Элисса отмокала в ванне до возвращения Рагена.
– Оказывается, Смитт еще и местный банкир, – сообщил он. – Когда он чуток протрезвел, наших имен хватило, чтобы получить кредит для возвращения в Милн. Понадобится несколько недель, чтобы нанять людей и запастись продовольствием, но теперь все пойдет гладко.
– Твои слова да Создателю в уши, – сказала Элисса. – Я уж начала думать, что дети успеют вырасти, пока мы вернемся.
– До Него не достучишься, – ответил Раген. – Если Создатель существует, то Он, доложу я тебе, свое дело сделал, когда попросту нас поддержал.
Терн, как обещал, ждал на крыльце. От него по-прежнему разило свиным корнем, но он хотя бы смыл грязь. Элисса видела, как он плавал в ледяных прудах и ручьях и даже не покрывался мурашками, но вид его продолжал ее огорчать. Раген надеялся взять мальчика с собой, домой, и Элисса мечтала познакомить его с прелестями ванны и чистой одежды, но оба понимали, что это только фантазии. Терн был Терном, и перемен не предвиделось. Путь, изменивший его, предстояло пройти до конца.
В цитадели графини всюду стояла
