– Дайте хотя бы метров пять! Индикатор уже пищит!
Она судорожно взлохмачивает ярко-оранжевые волосы. Еще одно отличие «нулевых»: они до смерти боятся седины, поэтому покупают дешевые краски-порошки.
– Вы получили сегодня двадцать метров, – доносится из маленького окошка.
Как же странно: вокруг этой женщины пульсирует карма, но ей она недоступна. У меня, у человека из киоска, в Сети – спасительные байты есть везде. Везде, но не там, где они жизненно необходимы.
Я шарю рукой в кармане и натыкаюсь на флешку. Здесь два гига, заработанные на пранках. Как хорошо, что я не оставила ее дома.
– Вот. – Флешка ложится в ее руки. – Пользуйтесь.
Не дожидаясь ответа, я разворачиваюсь к гусеничным домам, но она меня окликает:
– Подождите! – И сует мне в карман пакетик. – Это красная пастель[9]. Спасибо вам.
Я не поседею. Не поседею.
Переборов желание выбросить пакетик в ближайшую урну – некрасиво, женщина за мной наблюдает – я надеваю капюшон. Готова поспорить, что именно в нулевых районах родилось ледяное лето. А вдруг оно тоже сущность?
Я продолжаю путь к тому месту, откуда с минуты на минуту начнется обратный отсчет.
Возле прокуренного бара, почти на дне помойной ямы, я нахожу Оскара, Ника и Ольви.
– Где Альба? – вместо приветствия интересуюсь я.
За спиной раздается смешок:
– Что, соскучилась?
– Ты умеешь появляться, как нормальный человек?
– Нет.
– Кхм, не хочу вас перебивать, – кряхтит гость из прошлого, – но нам пора. Альба, как ты?
– Лучше некуда. – Даже сквозь биомаску я чувствую, как она посылает мне полный ненависти взгляд.
– В таком случае – вперед.
Оскар исчезает за углом бара.
– Почему молчите? – раздраженно спрашивает он, когда мы его нагоняем. – Как там Ларс?
– Разве Матвей вам не рассказал? – хмурюсь я, замирая у открытого люка.
– От него добьешься, – ворчит гость из прошлого, зло косясь на Ника. – Ну, с богом.
Мы спускаемся по ржавой мокрой лестнице и, лишь оказавшись в тоннеле, возобновляем разговор.
– Как по мне, Ларс добрый. Просто прячется за образом злого ученого, – тараторю я, боясь даже представить, о чем думает Ольви.
Оскар включает фонарик, и перед нами вспыхивает длинный коридор. От запаха плесени еда отчаянно просится наружу.
– Хорошо же он вас обработал.
Мы останавливаемся у внушительных дверей с царапиной-улыбкой, на этот раз перевернутой вверх ногами. Оскар вводит код на экране сбоку. Замок щелкает.
– Откуда у вас пароль? – изумляется Альба.
– Я же работал на Семерку. Да, коды периодически обновляются, но я знаю этот рандом-генератор наизусть. – Оскар прислоняется затылком к двери. – Дальше сами. Пересечете границу минут через пятнадцать, если будете идти прямо. И помните: вы можете вернуться в любое время.
– К чему все это? – недоумевает Ольви. – Вы набрали тех, у кого нет выбора. Мы никуда от вас не денемся, как бы ни мечтали.
Оскар касается запястьем перевернутой улыбки.
– Ты прав, солнышко. – Он выпрямляется так, что хрустят лопатки. – Но не будем о плохом. Звоните мне почаще. И что бы ни случилось, отформатируйте серверы невиновных.
– Мы не страдаем склерозом, – успокаивает его Ник.
– К утру вы дойдете до селения, – не обращая внимания на реплику изобретателя, продолжает Оскар. – Не пугайтесь. Тамошние люди носят индикаторы. Конечно, за границей есть и сущности. Постарайтесь не попадаться им на глаза.
Оскар сжимает кулаки, и я замечаю черный палец. Сейчас, в свете фонарика, я отчетливо вижу, что это татуировка. Маленькие солнца покрывают кожу до самого ногтя.
– Удачи, – шепчет он.
Ребята скрываются за дверью, а я не могу заставить себя пошевелиться.
– Шейра? – зовет Ник.
– Вы лучше, чем когда-то был я. – Оскар хлопает меня по плечу.
– Сомневаюсь. Кстати… Вам подарок от Ларса. – Я отдаю ему шкатулку и прислушиваюсь к ощущениям. Кажется, программа шизофреника-ученого меня не обнулит. Какое счастье.
Я спешу вслед за друзьями.
Здесь, как и в тоннелях города, пахнет плесенью и сыростью. Мы выбрали такой путь неслучайно: больных планемией не пропускают через таможню. Это незаконно.
По пути я мысленно подсчитываю объем кармы на флешках. Скоро метры начнут «съедаться» быстрее.
Как и обещал Оскар, мы находим лестницу. Карабкаемся по шершавым ледяным выступам, выползаем на рассекающую поле дорогу. С обеих сторон горят фонари.
– А где дирижабли и драконы? – мрачно осведомляется Ольви.
Он старается изо всех сил, но у него не получается склеить маску беззаботности. Я бы с радостью отдала свою, если бы она не рассыпалась в пыль.
Идем. Изредка перекидываемся фразами. Любуемся вышивкой звезд.
Час. Два. Бесконечность.
Мои ступни, по ощущениям, превращаются в кровавое месиво, мышцы – в сгусток боли. Меня нет. А куклу по имени Шейра не пугает даже писк индикатора. Тело пронизывает странная слабость. Я уязвима до тошноты.
– Шейра! – подхватывает меня Ник.
Я почти коснулась губами колосьев.
– Сейчас обновлю запас… – бормочу я и пытаюсь снять рюкзак.
– Привал, – объявляет изобретатель.
– Да нам осталось чуть-чуть! – возмущается Альба. – Нельзя потерпеть?
– Ты же понимаешь, что нет, – отрезает Ник.
– Со мной все в… – Не отключайся, Шейра. Не сейчас.
– Черт с вами, – сдается моя бывшая подруга. – Пойду проветрюсь.
– Только под присмотром Ольви.
Динь-дили, дили-дон. Это все сон.
– Почему ты указываешь мне?
– Ольви, умоляю тебя, пройдись с ней, – просит Ник.
Под восклицания Альбы они скрываются в ночной мгле.
– Не переживай. – Изобретатель роется в рюкзаке.
– Почему ты так добр?
Ник подключает флешку к моему индикатору и садится на бордюр. Я кладу голову ему на колени.
– Потому что ты этого заслуживаешь, – отзывается он.
– Вряд ли.
Он не отвечает, но мне и не нужно. Будто горячий чай, молчание обволакивает меня от макушки до кончиков пальцев.
– Ник… – нарушаю я тишину. – А у сущностей ведь…
– Да. Я могу питаться страхами и читать мысли, но… это не мое.
– Почему?
– Нечестно, – по-детски наивно признается он.
– И ты ни разу не пытался узнать, о чем я думаю?
– Ты ведь расскажешь мне, правда? – По голосу слышно, что Ник улыбается.
– Правда. Хм… – я закусываю губу. – Даже не думала, что может быть так…
– Как?
– Так хорошо, когда все плохо, – фыркаю я, уткнувшись носом в толстовку друга.
– Это тревожный признак, – смеется он, поглаживая мои волосы.
Хочу сфотографировать сейчас и заблудиться в нем. Чтобы умерло «было» и «будет». Чтобы только «есть». Чтобы только сейчас.
Мы вдыхаем обжигающе-ледяной воздух. Мерзнем. Чувствуем. Живем. Как тогда, пятнадцать лет назад.
– Что-то Альба и Ольви не возвращаются, – вспоминаю я через некоторое время.
– Странно. – Отстранившись, Ник встает. – Сиди здесь.
– Я с тобой.
– Нет! – рычит он. – Сиди здесь, Шейра. Я – сущность, мне нечего бояться. А как поступишь ты, если у тебя отнимут последние метры?
– Не в первый раз, – парирую я.
– Это не игры. Посторожи рюкзаки.
– Какое важное занятие.
Ник растворяется в объятиях ночи.
Вот ты какая, жизнь за стеной. Я представляла тебя иначе. Да, темной и жуткой, но не спокойной. Ты должна быть громкой, как взрывы и плач раненых. Ты должна быть многолюдной. Ты должна быть другой.
Поля и ломкие колосья, пронзительный ветер, сеющий мурашки по коже, – это я видела. Покажи мне свое лицо, новый мир.
Я считаю секунды, чтобы хоть как-то развлечься, и ровно на тысячной понимаю, что Ника нет слишком долго. Смотрю на рюкзаки: я не унесу их.
