А то что лежало дальше и выше, казалось настоящим автономным городом. Работавшие здесь люди могли похвастаться собственной почтой, кафе, ресторанами, магазинами, газетными киосками, мастерской по ремонту часов, службой безопасности. Современные женщины в опрятных нарядах и мужчины с кейсами пересекали лобби, прямые и важные.
В этом замкнутом на себя мире не было Ричарда Стрикланда, не было Тимми или Тэмми Стрикланд.
И Лэйни Стрикланд тоже.
Она вновь ощутила себя той женщиной, которой была в Орландо, и ей хочется продлить ощущение. Поэтому она поднимается на лифте на второй этаж, туда, где виднеется нависшая над лобби маленькая пекарня, чтобы немного, всего разок порадовать себя чем-то вкусным.
«Пончик с лимоном, пожалуйста», – сказала она, когда продавец посмотрел на нее.
Но тут выяснилось, что глядел он вовсе не на нее.
«Дай мне пончик с лимоном, Джерри», – буркнул из-за ее плеча мужчина, постоянный обитатель здания, судя по тому, что он в рубашке с засученными рукавами.
Она извинилась, мужчина усмехнулся и велел ей не робеть, она заметила, что все равно не съест пончик целиком, а он ответил, что съест, поскольку Джерри печет их так, что пальчики оближешь.
Он флиртовал, но не особенно навязчиво, и в этом странном мире Лэйни была способна на все, и когда мужчина отвесил комплимент ее голосу, она изобразила, что привычна к подобной лести, и рассмеялась.
«Я серьезно, – сказал он. – У вас сильный и мягкий голос. Он сочится терпением».
Недоступное чужим взглядам сердце, скрытое завесой выдержки, забилось чаще.
«Сочится, – сказала она. – То слово, которое всякая женщина хочет услышать».
Мужчина хохотнул и заметил: «Скажите, на кого вы тут работаете?»
«Ни на кого».
«А ваш муж работает здесь?»
«Нет, ничего подобного».
Он щелкнул пальцами:
«Косметика “Мэри Кэй”. Девчонки сверху без ума от нее!»
«Я сожалею, но я просто заглянула… просто заглянула».
«Правда? Хей, это может прозвучать слишком смело, но не ищете ли вы работу? Мое место – в небольшой рекламной компании наверху, и нам нужен новый секретарь. Меня зовут Берни. Берни Клэй». – Берни протягивает руку, и, не успев передать ему пончик с лимоном, Лэйни понимает, что все изменилось.
В течение следующего часа она представила себя как Элейн, вместе с Берни поднялась на сверкающем эскалаторе, последовала за ним через комнату ожидания с модными алыми креслами и опустилась на стул в его кабинете, мимо которого шлялись дюжины веселых мужчин и женщин, бросавших на нее любопытные взгляды – не враждебные, но и не дружественные, полные недоумения по поводу того, что дамочка с такой прической тут делает.
Лэйни знает, что подобное было, но вспоминаются только обрывки.
Что она помнит целиком – мгновенные расчеты, которые она проделала по поводу расписания мужа и детей, ведь и то и другое надо учесть, взвешивая предложение Берни; небрежный тон – она не могла поверить, что способна на подобное: им она выдала, что готова работать только в эти часы, и ни в какие другие.
«Зато я сделаю все, что в моих силах» – сказала она.
Она слышит удар, когда Тимми пинает стул, прежде чем усесться, мягкий звон ложки Тэмми в ее миске. Поворачивает голову, чтобы поймать отражение в шкафу, набитом фарфоровой посудой, и думает, что первым делом бросаются в глаза ее кудри.
Секретари в «Кляйн&Саундерс» носят подрезанные, гладко зачесанные волосы, и, хотя Лэйни проработала там всего пару дней, она начала думать над тем, каково будет ей с другой, совершенно другой прической.
30Элиза подозревает, что в ее жизни никогда не будет таких ночей, чудесных, полных удовольствия. Встречи в Ф-1 слишком удивительны, чтобы осознать их во всей полноте. Она оживляет их в памяти снова и снова, как захватывающие сцены из кино, показанного на пятидесятифутовом экране «Аркейд синема», в то время как обычную жизнь демонстрируют по крошечному ТВ Джайлса.
Как весь бассейн вспыхивает электрическим огнем, едва она входит в лабораторию. V-образная волна на поверхности отмечает скольжение существа под водой навстречу ей. Вареные яйца, столь же гладкие и теплые, как кожа младенца, его голова, поднимающаяся из воды, глаза, все еще золотые, но не такие яркие, более человеческие, и мерцающие, а не пылающие.
Уютное, мягкое аварийное освещение, словно подсветка рождественских яслей. Массивные «клинки» на руках существа, двигающиеся настолько деликатно, что он мог бы погладить птенца. Выражения лица, о которых она сама забыла, что они ей доступны: прикушенная от воодушевления нижняя губа отражается в металле хирургических столов, расширенные глаза – в воде бассейна, беззаботная улыбка – в его сияющих глазах.
Даже ежедневная «пахота», угнетающая прелюдия перед визитом в Ф-1, гаснет в этом свечении. Утренние яйца не просто бултыхаются в кастрюле, а весело плещутся. Никакого больше мрачного переползания из комнаты в комнату, она движется как Боджанглес.
Ее выбор обуви с каждым днем становится все больше похожим на шоу, она струится вниз по пожарной лестнице «Аркейд» так, словно та покрыта блестками, танцует на только что вымытом полу «Оккама», наблюдая, как ее яркие туфли отражаются в нем, напоминая сияющее рассветное солнце над озером. Зельда подтрунивает над жизнерадостным настроем подруги и говорит, что Элиза ведет себя как она сама, когда они с Брюстером только встретились, и этот комментарий Элиза отвергает, притворяясь, что она рассержена.
Потрепанный, шершавый, точно мех старого кота, картон обложки для пластинок, двенадцатидюймовый квадрат, скрывающий целый мир веселья. Существо, показывающее «запись», не успевает она одолеть и половину пути до бассейна, стоящее вблизи бортика, плечи расправлены, чешуйки на груди поблескивают, как витрина ювелирного магазина.
Пыль, сброшенная с иглы проигрывателя будто слеза с ее глаза.
Майлс или Фрэнк, или Хэнк, или Билли, или Пэтси, или Нина, или Нэт, или «Фэтс», или Элвис, или Рой, или Рэй, или Бадди, или Джерри Ли сливаются в ангельский хор, каждое слово в песне беременно историей, которую существо желает понять. Его свет, чувствительное разумное мерцание, симфонический ответ пурпурному сиянию эстрадных исполнителей, голубой пульсации рок-н-ролла, темно-желтому полыханию кантри, прерывистому оранжевому пламени джаза. Касание его руки, редкое, но вызывающее дрожь, когда он забирает яйцо у нее с ладони.
Один раз она осмеливается протянуть пустую руку, но он все равно поднимает свою, осторожно ведет когтями по ее запястью, сворачивает пальцы в кулак у нее в ладони, словно изображая удовольствие от игры «тут есть яйцо», и позволяет ей сжать его лапу собственными пальчиками, на один момент превращая их из прошлого и настоящего, человека и зверя просто в мужчину и женщину.
31Сексуальные сигналы в джунглях выглядят красноречиво: мучительные завывания, вздыбленная шерсть, распухшие гениталии, яркие цвета.
Сигналы Лэйни столь же очевидны: то, как опущены глаза, как сложены губы. Удивительно, как
