Признать, что была не права?
Ни за что.
Поэтому слушала. Кивала. И пыталась запомнить.
Пакет для остановки кровотечений с биоклеем. Колония кровезаменителей. Порошок от… порошок для… Боже мой, надеюсь, ничего этого мне не пригодится.
– И последнее, – Нкрума вытащил серебряную звездочку, которую ловким движением приклеил мне на лоб.
Вот тебе и Царевна Лебедь, чтоб ее… Осталось месяц под косу – и будет совсем хорошо.
– Это маячок. Если вдруг что-то случится, достаточно нажать, и пойдет сигнал спасателям. Эвакуируют в течение получаса. Понятно?
Понятно.
Дайте два… а лучше три, ибо не с моим везением… Но я промолчала и выдавила из себя улыбку.
– Идем, да?
Он тяжко вздохнул, бедолага, не повезло же ему.
Нкрума подошел к окну и, надавив на подоконник, поднял тяжелую раму. Поманил меня.
– Погоди, – я остановилась, понимая, что если сделаю шаг, то обратного пути уже не будет. И пусть мне не сильно нужен этот обратный путь, но…
Насмешливо приподнятая бровь.
Надо же, и на этой львинообразной физии возможны эмоции.
– Волосы. Подобрать надо. – Я забрала волосы в хвост. – Веревочки не найдется?
Плести косу на скорость я еще в университете научилась, и не только быстро, но и аккуратно, ибо будущий врач должен быть всецело опрятен.
Веревочка нашлась.
И Нкрума с мрачной торжественностью перевязал ею мою косу.
– Может, все-таки останешься? – спросил он, впрочем, без особой надежды на согласие. И я не стала разочаровывать, помотала головой.
Столько мучений, чтобы остаться? Нет уж, прогулка так прогулка.
Ветер принес запах песчаной бури.
Тонкий аромат, который тотчас растаял, оставив на языке непривычную сладость. И наверное, не стоило ветру верить.
Он еще тот обманщик.
Анемоны были спокойны. И пара медвяниц медленно ползала меж корней их. Поблескивали на солнце медные панцири, медвяницы были неторопливы и деловиты.
Буря, если и будет, то нескоро, к ночи, скорее всего. Успеют вернуться.
Нкрума перемахнул через подоконник и подал руку. Девушка была очаровательно неловкой. Встав на колени, она свесила голову, разглядывая что-то на земле.
– Извини, – ее голос чуть дрогнул. – У вас все иначе. Я никогда не была в пустыне. Раньше.
– У вас пустынь нет?
– Есть… и большие, но не такие, как ваша.
Анемоны замерли.
И спустя мгновенье зашевелились, закачались, меняя окрас, будто желали понравиться ей. Глупость, это лишь реакция на чужака.
– Иди рядом. – Нкрума ступал по той дорожке, которая вела к забору в обход дома. Другая была короче, но пролегала аккурат перед окнами. Ему же совершенно не хотелось быть замеченным матушкой.
Вряд ли она поверит в историю о романтической прогулке.
Невеста шла осторожно.
И старалась не шуметь, но получалось у нее плохо.
– Можешь не таиться, – сказал Нкрума, когда переступил черту сторожевых лиан. Разморенные солнцем, они были по-дневному ленивы. Темные плети побегов шевелились, но вяло, скорее прислушиваясь к происходящему, чем намереваясь остановить.
Охрана переведена в режим гостевого дня. И лианы отдыхают, как и тонкие, почти скрытые в их зарослях клубки игольников.
– Это не похоже на пустыню. – Невеста остановилась у клубка, который раскрылся, ощетинился сонмом бледно-лиловых колючек. – Красивый…
Игольник качнул редуцированными листочками.
– Здесь есть вода… в принципе есть, на глубине. Приходится прокладывать скважины, выводить на поверхность, но…
Она вновь кивнула и не стала возражать, когда Нкрума взял ее за руку. Ладошка хрупкая, как стебель того же игольника, который чуть сдави – и рассыплется.
Правда, осколки вопьются в шкуру, открывая симбионтам доступ к свежей крови, и воспаления не избежать.
– Здесь многое в замкнутой системе. Вода очищается, часть поступает наружу, поддерживая сад, остальное – возвращается в дом. Есть накопительные баки – на случай дождя.
– А дожди бывают?
– Последний шел, когда мне было тринадцать. Я хорошо его запомнил.
Она позволила увести себя, и острые шапки игольника, который уже не выглядел опасным, покачались ей вслед.
Нкрума и вправду помнил тот дождь. Темно-сизое небо. Вода, которой вдруг стало слишком много. Грохот капель по крыше. И матушкино беспокойство – как бы не смыло новую платформу, ее ведь только-только на пустоши вывели.
Дождь шел сутки, наполнив доверху не только запасающие баки, но и каверны в скалах. Песок и тот, казалось, набряк, сделавшись тяжелым, темно-лилового оттенка. И в нем, будто в смоле, вязли черви.
Один прибился к самым воротам, молодой, ошалелый, он захлебывался водой, не зная, куда деваться от ее изобилия.
Потом всю ночь рокотали жабы.
Нет, в жизни Нкрумы были и другие дожди.
Тяжелые болота Ашварры.
И зыбкие туманы третьего мира, где разумные обитали в стеклянных куполах, потому как по туманам приходило всякое.
Затяжные ливни Ульвы, когда и пластик начинал загнивать.
Да, всякое было, но…
– У нас воды много. Пресной – так не очень, а соленой – целые моря. Я на море как-то была. Однажды… – она шла рядом, уже не замечая, что сама держит его за руку, и странное дело, ощущение теплых пальцев в ладони успокаивало.
Еще не поздно вернуться.
Или все-таки… не станет он ее змеями пугать. К гнездовьям сводит, покажет молодых шейраков. Покрытые бледным сизоватым мехом, они обычно нравились женщинам.
Пустыня встретила порывом прохладного ветра, который скользнул по гриве, оставив мелкую пыль солончаков. И значит, буря придет оттуда.
Она уже почти родилась на переломе жары и холода. Еще немного – и небо треснет, выпуская новорожденный вихрь. Сначала он хрупкий, бледный и с трудом удерживается на тонкой ножке. Он зачерпывает горсть за горстью песок, выстраивая тяжелую стену, ограждаясь ею от мира. Но пройдет не так много времени, и вихрь окрепнет.
Всосав не только легкую пыль солончаков, но и тяжелые бурые глиноземы, он окрасится алым и черным и подхватит мелкие камни, украшая чудовищный наряд свой. И небо встретит его громом.
Молнией полыхнет.
А потом и вовсе выкатит армаду черных туч.
Да, далеко уйти не получится, еще час-другой, и ветер окрепнет, завьюжит, стирая дорожки. Вон и толстый шмель спешит убраться в нору, пока не замело ее песком. А на гребень ближайшего бархана выкатило пару колючих шаров бездорожника.
Верная примета.
Нкрума тряхнул гривой и обратил внимание на женщину, которая стояла тихо, очень тихо.
– Страшно?
Она вздрогнула, будто очнулась, и покачала головой.
– Нет…
И Нкрума поверил.
– Здесь очень красиво, – она сделала вдох и прижала руку к лицу. – Почти не чувствуется.
– Так и должно быть… она фильтрует довольно крупные частицы. Песок. Соль. Пыльцу вот…
– Здесь есть растения?
– Есть. – Нкрума огляделся и, отыскав то, что хотел, потянул женщину за собой. На растение, конечно, бессмертник походил слабо, этакий сухой сучок, торчащий из земли, но поутру…
Время близилось к полудню, но запас воды имелся достаточный. Бессмертнику хватило нескольких капель, чтобы серый сучок вздрогнул, потянулся, выпуская бледные дрожащие листочки. Покрытые мелкими ворсинками, они отлично аккумулировали росу, передавая ее стеблю, который скрывался глубоко под землей.
Еще пара капель – и листья дрожат от неслыханной щедрости. И спеша использовать мгновенье, бессмертник выталкивает цветочные побеги, свернутые тугими спиралями. Они лопаются, высыпая облачка пыльцы, которые ветер сметает в мгновенье ока.
И красные яркие цветы в оправе серебристых листьев дрожат на солнце.
– Удивительно. –
