Архип Полуэктович отвечать не стал.
Не захотел? Иль змеиная глотка для разговоров не больно годится? Рот раскрыл и дыхнул. Только не пламя выкатилось из горла, но зеленый клубковатый дым, от которого нежить, какая еще уцелела, тленом стала…
А девчонка-то совсем ослабела, на одном упрямстве держится.
Арей отыскал взглядом Емельяна и указал на девчонку. Благо тот без слов понял. Подошел и руку ее из Ареевой вытащил.
Контур покачнулся.
И едва не рассыпался. Хлынула чистым потоком Евстигнеева сила, затягивая раны. Струной натянулась Егорова, того и гляди лопнет, ударивши по пальцам. Но ничего, удалось подхватить, удержать.
Выровнять.
Емельянова сила была ясной, как… как солнце.
И чистой.
И от нее заломило зубы…
Он, зачарованный этой силой, пропустил многое… он только и оглянулся, когда виверний, отброшенный ударом узловатого хвоста, смел ближайший дом. Но, перекатившись через обломки, вновь встал на четыре ноги. Он отряхнулся и засвистел, а после выдохнул еще клубок дыма, на сей раз темно-желтого, с прожилочками, от которого тварь подгорная попятилась.
Арей вдруг увидел все и сразу.
Фрола Аксютовича, который тяжко оперся на столб, и видно было, что битва эта многих сил ему стоила. Люциану Береславовну, бледную, белую, что саван смертный, но не смевшую с места соступить. И губы ее сжались нитью, а из носа выползла черная струйка.
Но пальцы по-прежнему ловко цепляли нити, вплетая их в ткань щита, не позволяя оному рассыпаться.
Егор покачнулся.
И Арей спешно вытолкнул его, смыкая разрыв. Успел. Не дал разорваться.
Виверний, взобравшись на крышу дома, хлопал крыльями, и от каждого удара поднималась куча пыли, застилая твари глаза.
Прозрачная волна силы, прокатившись по улице, ударила в щит, и тот загудел…
Вспыхнула дальняя изба синим пламенем.
Знакомым пламенем.
В какой-то момент стало тихо, и тишина эта ударила по нервам куда сильней криков.
Еська покачнулся. Еще немного, и он не выдержит. Арей посмотрел ему в глаза, но бывший вор упрямо башкой мотнул. Стало быть, до последнего стоять будет, до пепла на остатках дара, пускай тот и невелик.
Подвиг?
Дурь?
Или необходимость… никого ведь не пощадят.
Еще одна изба загорелась, на сей раз ближняя… и вторая…
Он шел по улице не таясь, позволив огню вести себя, и оттого казался сущим безумцем. А может, безумцем он был, иначе как объяснить.
– Эй, чудище-идолище! – крикнул Кирей, остановившись позади твари подгорной, которая от этой наглости, не иначе, онемела. И про виверния забыла.
– Выходи сражаться!
Тут уж и виверний онемел.
Только хвостом щелкнул, разбивая остатки печи.
Ох, был бы он человеком, сказал бы герою… и мыслится, не все слова были б Арею знакомы.
Кирей же, вспыхнув костром, пустил пламя под копыта, заставивши тварь попятиться. Да только одного огня было слишком мало, чтобы напугать того, кто страху вовсе не ведал.
Тварь повернулась и ударила хвостом…
Кирей отскочил. А виверний, соскользнув с поломанной печной трубы, хлопнул крыльями. Узкое тело его поднялось в воздух, чтобы слететь на хребет зверя. Когти пробили шкуру подгорной твари, а зубастая пасть виверния сомкнулась на могучем затылке.
Была бы тварь живою, этого бы хватило.
Арей поморщился, почудилось ему, будто бы слышит, как трещат кости… и как хрустят крылья виверния под ударами скорпионьего хвоста… как воняет шкура, опаленная пламенем…
Не слышал.
Еська, глаза закативши, заваливаться стал, но ему Арей не был способен помочь, он только и успел, что замкнуть прерванный круг.
Трое осталось.
Евстигней смотрит исподлобья, мрачен и спокоен.
– Я их пустил, – сказал он, хотя ж об этом никто его не спрашивал. – Я виноват. Но я не мог иначе…
– Потом покаешься. – Отвлекаться еще на беседу душеспасительную Арей не мог.
Пламя гудело.
Тварь кричала, норовя увернуться и от одного, и от другого врага. И кажется, готова была бы отступить, да кто ж ей позволит. Вот крылья виверния полоснули по бокам, оставляя на них глубокие рваные раны, которые сочились дымом. Вот пламя обвило могучие ноги, дивным венцом легло на рога… ослепило глаза…
– Думаете, управились? – Марьяна Ивановна смела огонь, который посмел приблизиться к ней, тронуть грязное драное платье. – И на огонь сила есть… эй, Хозяин, поглянь, какие к тебе гости пожаловали… и дань платить не желают.
И клюкой оземь ударила.
Правда, девицей-раскрасавицей не обернулась, и вовсе никем не обернулась, так и осталась умертвием, но на зов ее откликнулись болота.
Арей услыхал, как загудели глубоко под землей ключи, набирая силу. И как вся ленивая, сонная громадина трясин да мхов встрепенулась.
Разлепила очи сонная топь.
Потянулась.
Пошла трещинами озер и озерец. И с нею очнулся от вековечного сна тот, кого именовали Хозяином вод.
– Задница, – мрачно произнес Еська.
И Арей мысленно согласился с ним. Как есть задница…
Глава 37. О воде да пламени
Дракон стоял, разглядывая нас огненными очами, а я не могла отделаться от мысли, что от сейчас меня сожрут. Или испепелят. Но нет, качнулась огромная морда, вздохнула, обдавши жаром, и отступила, отползла, взмахнула куцыми костистыми крылами. А ветер-то поднялся всамделишный, от этого ветру и я пригнулась, Лойко наклонился, Кирей же вовсе присел.
– Вот тебе, бабка… и пироги со смаком, – пробормотал он, глядя, как зверюга этая в небо взвилась. – Ничего не скажешь, провели обряд…
Дракон сделал круг по-над лесом, и в небесах он уже не гляделся костями, но будто бы успели обрасти они призрачною плотью. А я вспомнила, что та же Милослава сказывала, что истинные драконы были самою сутью магии.
И выходит, вправду ожил?
– Ну… – Кирей дракону вслед рученькой помахал, был бы платочек, и им бы сподобился. А ныне просто смахнул слезу с глаза, видать, ветром чегось надуло, и молвил: – Мне пора.
– Куда?
Отпускать Кирея я не желала, как и оставаться одна со своим мужем, который, супротив обещанного, помирать не спешил, но был живее всех живых.
– К героической гибели, если память мне не изменяет…
И подмигнул.
А Лойко меня за локоток попридержал, мол, героическая гибель – дело такое, не след ей мешать.
Кирей отступил.
И еще на шаг.
И сгинул, оставивши нас вдвоем на поляне.
– И что теперь? – Я глядела на того, кто ныне был моим мужем. Вот ведь… а бабка обрадуется… и вправду царевич всамделишний, хотя ж и не живой, но и на мертвяка не больно похожий.
Красивый.
Молодой.
Радуйся, Зослава, да только радости ни на грошик. Что я Арею скажу? Как вовсе в глаза гляну? Недаром девкам, которые двум обещались, вороты мазали… мне не только вороты, мне всю хату изгваздай – и правый будешь.
– Не печалься. – Лойко протянул руку. – Мне недолго осталось. Это еще эхо силы держится. А сгинет, то и я с ним…
Не то чтоб я ему гибели желала.
Точней, половина моя и желала, и радовалась, что вскорости, ежель не обманул, сгинет Лойко и стану я свободная. Кирей промолчит, да и мне об этое свадьбе говорить не обязательно. Язык бабу до
