Дышать.
Не забывать о контроле.
Соизмерять силы. Самое сложное. Ему бы в битву, к Фролу Аксютовичу, который застыл с безумною усмешкой, только и шевелятся, что пальцы, один за другим знак выплетая. И с каждого идет волна лютая, чтобы с волной иной встретиться да одна другую проглотить.
Или вот Архип Полуэктович.
Сосредоточен.
И сила его – сила древних гор, нетороплива, но неодолима…
А надо держать кольцо. И стало быть, не случайно поставили его в сцепку ведущим. Арей понимает. Он не в обиде. Он держит. И выравнивает потоки силы. Очищает Егорову дурную, сквозь себя пропуская. Стабилизирует Еськину, которой не по нраву этаки вольности… с девчонкой вот, даром что и учиться не начала, проблем меньше всего.
Спокойна.
И стоит, улыбается деревянною улыбкой, будто бы ничего-то страшного и не случилось.
А все же чем дальше, тем сложней. Главное – не допустить неконтролируемого резонанса. Арей не допустит. Присмирит одну, подтянет другую… щит получит свою подпитку, а он… он теперь понимает, как это невыносимо сложно – просто стоять.
– Ох ты… – Этот окрик почти заставляет отвлечься. Арей поворачивается, чтобы увидеть…
И перед глазами возникает то, позабытое уже, поле. Снег, взрытый копытами и ногами… люди, лежащие на земле… кровь… и тварь подгорная.
Нынешняя походила на ту, прежнюю, только сутью. И Арей, сам не желая, задрожал, он отступил бы, поддавшись мгновенью страха, если бы не нити, которые опасно истончились.
Нельзя выпускать.
И страх… только страх. Арей справится. Он не хочет умирать снова, он помнит, как это было. И боль всепоглощающую. И отчаянное желание жить.
В этой твари не было ничего медвежьего.
Она была огромная, куда больше той, зимней. И ступала медленно. Бухали тяжелые копыта, давили что землю, что мелких суетливых тварей, которые не успели убраться с пути ее. И нежить замирала, как почудилось – в ужасе, ибо то, что ступало по улице деревенской, было чуждо и их природе.
Тварь повела рогастой башкой.
И щелкнула хвостом, разбивая в щепу древний забор. Она остановилась и заревела.
– От же ж, – задумчиво произнес Архип Полуэктович. – Все неймется… а я тебе говорил, Фролушка, поедем со мною. В горах тихо, благостно… и нежить там старая, известная… эх… тебя все на подвиги тянуло…
Существо приближалось, позволяя разглядеть и крутые бока, покрытые мелкой темной чешуей. Между чешуйками то там, то тут шипы торчали кривоватые, на концах которых блестели капли.
Яд?
Ясно, что не амброзия…
Хребет крутой. Хвост скорпионий, гибкий, что плеть. Копыта тяжелые, каждое – с колесо тележное. И ступает тварь, давит других, поменьше, только чавкает под этими копытами премерзко. А на спине горбатой старуха сидит да клюкой машет. Марьяна Ивановна на себя вовсе не похожая стала. Оно-то правда, что после смерти люди меняются, но от чтобы так… радикально.
– Арей, не отвлекайтесь, – одернула его Люциана Береславовна. – Ваша задача следить за контуром. Сможете еще двоих принять?
Сможет.
Куда он денется.
– Евстигней, хватит каяться… и вы, Елисей, будьте добры…
– А…
– А вы, Емельян, на подмене. Если увидите, что кто-то бледнеет или, упаси Божиня, чувств лишается, то ваша задача заменить его. Контур выдержит секунду-другую, но не больше. И если распадется, откат получите все, поэтому не зевайте.
Говорила она спокойно, будто на лекции, а не… и правильно, и без того жути хватает, чтоб ее еще нагнетать. А потому пусть все верят, что нынешние обстоятельства… практика.
Хороша, чтоб ее… практика.
Елисеева сила дикая и темная, колючая, будто из терновых ветвей плетенная. Так и норовит позанозить. А вот Евстигнеева летит огнем, окружает плетение, и прочие к ней тянутся. С пятерьмя управляться тяжело.
Не отвлекаться.
Уравнять.
Подтянуть девчонку. Ее сила пока ясная, но каким-то внутренним чутьем Арей понял: слабеет. Если кого менять придется, то ее… и Егор держится… как долго продержится? Вопрос. Их бы вывести и двоих вместо, но раз сказала, что пятеро нужны, так тому и быть. Не Арею с ней спорить.
Он не спорит.
Он стоит.
И тянет силу. Плетет. И отдает плетение тем, кто точно знает, что с ним делать.
– Что ж вы гостей-то встречаете так? – Марьяна Ивановна с легкостью отмахнулась от ледяного шквала, а вот мавок мелких посекло. Ну да их тут со всей округи собралось. И подумалось как-то так, что после нынешней битвы станет округа безопасною, потому как нечисти в деревеньке полегло столько, что не скоро она возродится, заполонит местные леса.
И хорошо.
Арей словно бы раздвоился. Часть его, сосредоточенна и серьезна, держала плетение, не позволяя силам, таким удивительно разным, развалить его, сожрав друг друга. А другая смотрела.
И была весела.
Хмельна?
Похоже на то. Сила пьянит. Он это знает, но способен с этой хмельною радостью управиться.
Вот Фрол Аксютович, хмыкнувши, поднял руку, раскрыл ладонь да и дунул… пронесся по улочке вихрь, покрутил нежить, подрал, кого смел, кого растерзал. И только тварь подгорная осталась, что гора, на пути этого вихря. Головой качнула, будто кланяясь.
И выпустила из ноздрей облачка пара.
– Не рады, стало быть. И говорить не желаете. – Марьяна Ивановна хлопнула себя по голой ляжке. – Дело ваше… силушкой? Пусть сила против силы…
И клюкой помеж рог тварь стукнула.
– Погодь, Фрол. – Архип Полуэктович рубаху через голову стянул. И портки снял, заставив Люциану Береславовну отвернуться. – Это уже тебе не по силам…
– Думаешь, ты управишься, сын ящерицы?
– А вот это ты зря. – Он плечами повел, позволяя крылам раскрыться. – Матушка моя человеком была… настоящим человеком… а вот отец, это да… ящер…
На что это походило? На облако, которое меняется и, меняясь, лепит из одное фигуры другую. Вот был человек, а вот…
…виверний – это и есть ящерка.
Только огроменная. Крылья распластались по всему двору. Тело узкой бурой чешуей покрыто. Лапы расставлены. Когти тонкие в землю вошли глубоко. Хвост с жалом по порожку постукивает, и от каждого стука дом, чудом еще не развалившийся, трещит да хрустит. Шея у виверния тонкая, гнуткая. На ней голова зубастая сидит. И хотя ж морда у виверния вовсе даже не человеческая, и близко не человеческая, а мнится в ней знакомое.
Глаза желтые глядят с насмешечкой.
Ухмыльнулась тварь.
Того и гляди, заговорит человеческим голосом.
Ан нет, промолчала… выползла сквозь ворота. И поди ж ты, протиснуться сумела, хоть и казалась калиточка такой, что Архип Полуэктович и в обычном своем человеческом обличье с трудом проходил.
– Ходь, дорогой, ходь. – Марьяна Ивановна со спины подгорной твари ловко сползла, будто всю жизнь свою аккурат на таких от спинах и тварях ездила. – Давно
