– Сказать? – Он усмехнулся. – Отчего б и не сказать… печалит меня, что нельзя людям верить… никому нельзя… скажи, чем я тебя обидел?
И с удовольствием отметил он, как мелькнул в темных глазах страх.
– Ничем, мой повелитель…
И вправду, ничем.
Подобрал.
Вытащил девку, худющую и злющую, из той конуры, в которой она росла. В которой бы жизнь провела. Сгорела бы ее красота, так и не распустившись. А он… привез в свой дом. Холил. Лелеял.
– Что ж ты так?
Она попыталась отползти, понимая, что не убежит, но Кеншо-авар сжал руку и дернул. Волосы у девки были хороши, тяжелы, что покрывало. Крепки.
– Мой повелитель…
Из глаз посыпались слезы. Бесполезно. Он наматывал волосы на кулак, испытывая при этом болезненное удовольствие. Вот так… медленно и неотвратимо, она кривилась, но не кричала, подползала.
Пока не оказалась совсем близко.
Лицом к лицу.
Искаженное болью и страхом, оно не утратило своей красоты.
– Кому доносишь? – Кеншо-авар спросил не потому, что желал знать.
Не желал. В конце концов это не имело ровным счетом никакого значения.
– Я не…
От удара по лицу губа лопнула. И наложница зашипела рассерженной кошкой. Рванулась… ударила острыми коготками, целя по глазам. Дура…
– Кому? – Кеншо-авар повторил вопрос, подкрепив его ударом по щеке.
Бил легко.
Пока.
Просто показывая свою власть…
– Отвечай. – Он выпустил волосы, позволяя девке отползти, а сам взялся за плеть. Первый удар пришелся по рукам, которыми дрянь заслонилась. И вспухла на белой коже алая полоса… затем вторая. И третья… и он перестал считать, просто бил.
Вымещал на ней, негодной, собственный страх.
И унижение.
И ненависть.
И усталость. А он устал от этой земли, слишком яркой, слишком тяжелой для того, кто привык к приволью степей. Он выплескивал с гневом – праведным гневом – сомнения… и остановился, лишь когда плеть сама выпала из онемевшей руки.
Глянул.
Девушка еще дышала.
Да не девушка, а та груда мяса, которая осталась от некогда прекрасной женщины.
Кеншо-авар сплюнул и отер вспотевшие ладони: дряни повезло, что они в лесу, дома так бы легко не отделалась…
– Эй, ты! – Он подозвал мальчишку, который наблюдал за расправой спокойно, равнодушно даже. – Прикажи, чтобы убрали… пусть отнесут это…
Волки завыли совсем рядом.
– Вот им и отнесут… будет угощение.
Елисей был зверем.
И человеком.
Зверем быть было легче.
Стоило принять второе обличье – а все же именно человеческое, двуногое и слабое, было вторым, – и наваливалась глухая тоска. И Елисей не представлял, как справится с ней.
Зверь жаждал крови.
И стая, пришедшая на зов его, готова была утолить эту жажду. Седой вожак, слишком умный, чтобы цепляться за власть, подполз к Елисею и, перевернувшись на спину, подставил тощее брюхо. И Зверь ткнулся в него носом, слегка прихватил клыками шею.
Отпустил.
Он лег, позволив волчицам и волчатам – а в стае были как голенастые подростки, так и совсем малыши, которые еще и мяса не пробовали, – обнюхать себя. И лишь дернул хвостом, когда черный звереныш вцепился молочными слабыми зубами в хвост.
Мать заскулила и ухватила неслуха за шкирку.
И при виде их тоска не отступила, скорее отползла, откатилась, давая передышку.
Людей, о которых предупреждал Ерема, Елисей почуял издали. Они и не слишком таились. Да и от кого? До деревеньки пара верст, а кроме нее, здесь никого.
Вот и стали.
Разложили костры. Поставили шатры, благо хоть не шелковые, но походные, из тяжелых коровьих шкур шитые. Шатры пропахли уже и дымом, и конским потом.
Лошадей стреножили. Выпустили. Обнесли заговоренной лентой. И все же они, чуя близость хищников, волновались.
Правильно.
Елисею лента не помеха.
А волкам… волкам будет своя добыча. Но позже. Сейчас Елисей просто смотрел.
На шатры.
Костры.
Азар, которые, не таясь, расхаживали по поляне. Волков они, выросшие в степи, не боялись.
Пока.
Елисей залег в ельнике. И разномастные малыши, устроившиеся под теплым боком нового вожака, присутствием своим успокаивали. Он же, прислушиваясь к их возне, не выпускал из виду и азар. Пусть и не видел их, но ветер…
Запах жареного мяса, заставивший вспомнить, что сам Елисей не ел со вчерашнего дня.
И дым, который изменился. В костры кинули ветки полыни в попытке отогнать комарье. Бесполезно. Елисею-человеку полынь не помогала. А зверю комарье было не страшно. Что комарье, когда волчья зачарованная шкура и стрелу бы выдержала.
Выдержит.
Запахи изменились.
Самка.
И благовония, которые почти заглушали терпкий запах женщины.
Елисей поморщился. Это было сродни подглядыванию, но… звери стыда не знали. Наверное, он все же придремал, как и щенки, устроившиеся у теплого живота, если пропустил момент, когда все изменилось.
Заскулила волчица.
И вожак оскалился, с трудом сдерживая гневный рык. Волчата и те завозились. И Елисей поднялся, стряхивая с шерсти мелкий сор. Запахло кровью. И запах этот манил.
Елисей после недолгого раздумья двинулся в низину, к болотцу, к которому примыкала полянка азар. Сейчас на самой окраине болота, где из пышной моховой шубы поднимались хлыстовины берез, находились трое.
Или все-таки четверо?
– Шизар. – Азарин разогнулся и пнул окровавленный сверток. – Если не нужна стала, отдал бы…
Говорил он по-своему, но Елисей понял. Даром, что ли, Кирей в свое время из шкуры выпрыгивал, азарский учить заставляя. Вот и пригодилось.
– Тебе, что ли?
– А хоть бы и мне. – Азарин сплюнул и вытер губы рукавом. – Испортить такую красотку… хотел бы поучить, мы бы расстарались…
– Ты только этим местом и годен стараться. – Старший озирался и руку с кривого клинка не убирал. Не нравилось ему место. Нет, он не боялся, что за воин, которого готовы тени испугать, но вот… болото… вода.
Неуютно.
Третий и вовсе замер на краю поляны, делая вид, будто не слышит крамольных речей.
Молод. И в шелка обряжен, хотя нет глупее – шелка по лесу тягать. Перевязь дорогая. На пальцах – перстни. И стало быть, не из простых степняков.
Кто?
Елисею ненадолго стало любопытно. Он даже решил, что не станет убивать юнца сразу, расспросит сначала… а потом… потом будет видно.
– Так… – Говорливый оглянулся на начальника, который горделиво голову задрал так, что стала видна худая цыплячья шея. Такую перекусить и обыкновенный волк способен. – А может… пока живая…
Старший поморщился и кинул:
– Заканчивайте!
– Ну да. – Азарин не удержался от того, чтобы возмутиться. – Значится, как с девкой играться, то ему, а как…
– Хватит! – Его напарник потянул было клинок. – Добивай ее, и пошли…
– Тебе надо, ты и добивай.
Он сплюнул.
И умер.
Не успел даже понять, что произошло, откуда взялась эта чудовищного вида тварь, когда когтистая лапа смахнула голову с шеи. Та покатилась к ногам десятника, да и замерла, уставившись на сапоги остроносые… тварь же, получеловеческого обличья, будто бы горбата, длиннорука и криволапа, переломила второго воина с саблей его вместе.
Подкинула ослабевшее тело.
И, поймав на лету, просто перекусила пополам.
Гирей-ильбек не был трусом. И в набеги хаживал – мир миром, а граница стоит для того, чтобы было кому испытать крепость ее. Деревеньки жег. Мужиков сек. Девок… это смотря какие девки были. Сам он,
