О наложницах он и думал, глядя в желтые глаза с узким кошачьим зрачком. А еще о тетушке своей, подсказавшей пойти в услужение к Кеншо-авару, который – думать нечего – вскоре взлетит птицей да тех, кто на крыло присесть возжелает, с собой поднимет к самым звездам.
Сглотнул он.
И почувствовал, как подвело молодое тело – стало тепло в штанине.
Тетушка говорила, что легко будет. Надобно лишь постараться… да и чего сложного? Служить честью и за род словечко не позабыть замолвить, как срок придет… а в Россь он сам ехать вызвался… и теперь…
Зверь толкнул.
Легонько.
Убивать он не собирался.
– Она… она господина прогневила. – Гирей-ильбек упал на спину и, забывши про гордость – а человек взаправду гордый умер бы с достоинством, – пополз. На спине пополз, неловко, некрасиво расставляя руки. – Она… доносила…
Зверь не спешил убивать.
Он опустился на слишком длинные передние лапы. Вздрогнул всей шкурой, и втянулась в кожу рыжая клочковатая шерсть. А сам Зверь будто бы изнутри наизнанку вывернулся, и было это столь отвратительно, что Гирей лишился чувств, будто та девка, из-за которой…
…вздумалось ей…
…господина…
Он пришел в себя от того, что на голову лилась вода.
Студеная.
– Очнулся? – хрипловатым голосом поинтересовался рыжий парень.
Был он наг и не стеснялся своей наготы. И в первый миг Гирей даже подумал, что привиделось ему этакое страшилище, но увидел желтые глаза парня.
С вертикальным кошачьим зрачком.
А после и голову слишком говорливого Азура, насаженную на копье.
– Вижу, очнулся… с добрым утром. – Парень оскалился, показывая, что зубы его не по-человечески остры. – Или с недобрым? Знаешь, у меня вот недоброе…
Он сидел на моховой кочке, подогнув под себя ноги на азарский манер. И Гирей-ильбек узнал: это же один из рыжих, за которых россцам выдавали царевичей. Кеншо-авар обмолвился даже, что эти головы, если взять получится, можно будет продать дорого, а Гирей еще подумал, что деньги ему пригодятся.
Правда, теперь эти мысли казались ему смешными.
Его не связали.
И к чему, если рыжий, в тварь перекинувшись, разом настигнет. А может, позабавится, благородного азарина по местным болотам гоняя. Правда, тварь ведать не ведала, что Гирей в услужение был взят вовсе не за глаза черные, не за родство дальнее, но за то, что магом был, и не слабым. И пусть воды окрестные глушили магию его, но и малости хватит, чтобы…
– У меня брат умер, – сказал парень, почесывая за ухом огромного черного волка, который от этакой ласки лишь скалился да глаза прикрывал.
– Сочувствую. – Гирей думал, что не хватит сил у него уста разомкнуть, однако же слово само слетело с губ. Сказалась тетушкина выучка. – Но я… не убивал твоего брата.
Наверное.
Точно не убивал. Если тот столь же рыж, как этот нелюдь.
Гирей сел.
В мокрых штанах, вящем свидетельстве его, Гирея, слабости духа, было неприятно. Да и… как говорить с сильным врагом, когда от тебя мочой несет? И ладно, если только ею…
– Чем могу служить я? – Он сложил руки на груди и голову склонил. – Скажи, и все исполню.
И быть может, тогда получится выжить.
Во славу рода.
И не только… если получится, Гирей уйдет. Возьмет старика, теткой приставленного в услужение. Сведет своего коня, который быстр, как южный ветер, и сгинет. Не взлететь высоко Кеншо-авару, если перешел он дорогу рыжему. И о том надобно поскорей тетушке рассказать, чтобы успела она отыскать новых союзников в борьбе за место у белой кошмы.
И конечно, во собственное, Гирей-ильбека, благополучие.
Странное дело, но он успокоился. Не убила тварь сразу? Значит, нужен он. А если нужен, то сумеет договориться. Даром, что ли, тетушка учила?
– Можешь. – Рыжий усмехнулся, и почудилось, что силой своей проклятой он заглянул в самую суть Гирей-ильбека, прочел все мысли его, и показались те смешными. – Скажи, кто позвал вас сюда?
– Я не знаю.
Он и вправду не знал имени, но…
– Врешь, – спокойно произнес рыжий и, заткнув рот ладонью, ткнул пальцем в колено.
Не пальцем – когтем.
Твердым, что гвоздь.
Острым.
Гирей закричал, но рука, зажимающая рот, погасила крик. А пламя, рванувшееся было в желании испепелить наглеца, который причинил эту невыносимую боль, опало, улеглось, дрожащее и не способное справиться с этою чужой силой.
– Когда я тебя отпущу, – спокойно произнес рыжий, – ты ответишь на все вопросы. И тогда останешься жить. Если я решу, что ты чего-то недоговорил или же солгал… – Он провел когтем по щеке Гирей-ильбека и задумчиво добавил: – Человечины я еще не пробовал. Мой дед говорил, что человеческое мясо от звериного мало отличается. Помягче вот… а в остальном – дичь как дичь.
И в штанах снова стало мокро.
Гирей-ильбек говорил пылко и быстро, заглушая дикую боль в ноге, которая – он знал – никогда не будет прежней. Он рассказывал и о тетушке своей, которая была умна неженским умом, о матери, слабой и беспокойной, как большинство женщин, о даре своем – ныне, сколь Гирей поверил, бесполезном… о встрече с Кеншо-аваром, в свиту которого он был поставлен.
О службе.
Царстве Росском… о людях, что приходили в дом тайно.
И о том человеке, который явился к Кеншо-авару перед самым походом. Гирей-ильбек видел его мельком, но… дар его позволил заглянуть за личину.
Рыжий слушал.
Внимательно слушал. Наклонился даже. Дрогнули, раздуваясь, ноздри. А желтые глаза стали яркими, как драгоценный бурштын-камень.
– Опиши, – велел нелюдь.
И Гирей описал.
Пусть видел он гостя мельком, пусть стоял тот в тени, да и Кеншо-авар заслонил его массивною своей фигурой, однако… что-то да разглядел.
И рыжему хватило этой малости.
– Вот, значит, как, – растянулись в улыбке губы. И верхняя задралась, позволяя разглядеть длинные, чуть кривоватые клыки. – Интер-р-ресно…
Рычание клокотало в его глотке. И Гирей-ильбек с немалым трудом смирил предательскую дрожь.
– Я исполнил, что ты просил, – напомнил он, пока нелюдь не забыл об обещании. Люди-то слабы памятью, и вряд ли он, волколикий, сильно от них отличен. – Сдержи свое слово.
Как тетушка учила, пусть будут милостивы к ней годы.
Сдержанно.
С достоинством.
Не требуя, но лишь напоминая, что он, Гирей-ильбек, заслужил свободу.
Рыжий склонил голову набок.
– Ты забавный, – после долгого молчания произнес он. – Но так и быть, я отпущу тебя… уходи… и не возвращайся на эту землю. Здесь вам не рады.
Эти слова Гирей-ильбек запомнил.
Он и вправду вернулся.
Без коня и без провожатого. С раненою ногой, которую он перевязал кусками некогда богатого халата. Пришлось примотать к ней палку и ковылять, опираясь на срубленный сук. Но Гирей-ильбек не смел жаловаться.
Он выжил.
Он добрался до тракта.
А там и до городка, где золото его – вот счастье, что перстни удалось сохранить, – позволило нанять обоз, охрану и целителя, который, рану осмотрев – чудом не загноилась, не иначе, – лишь головой покачал печально.
– Увы, – сказал он, –
