Он по калиточке ногой саданул со всея дури. Тут бы ей прахом рассыпаться, а нет, стоит и ни на волосок не сдвинулась.
– Зослава, – Люциана Береславовна выглянула из дома, – проходите. Не стойте. И не слушайте его. Он сам не ведает, что говорит.
Ведает там аль нет, но Фрола Аксютовича ноне и наш дед Оксей услыхал бы, а уж он-то давно тугоух. Я к калиточке развернулась да рученьки развела. Мол, не серчайте, однако же ж мне с моею наставницею ссориться не с руки.
Особливо когда оная наставница страсть до чего нужна.
– Люциана!
Она юбки подобрала и развернулась. Правда, на пороге остановилась:
– Вот когда, Фролушка, ты эту границу преодолеешь, тогда и поговорим о целесообразности моего здесь пребывания. Зослава, не стойте на пороге, тут дует.
Ага, и сквозит еще.
А спину прям буравит взгляд мрачный.
– Мужчины, даже самые лучшие, порой что дети, – сказала Люциана Береславовна.
А в хате-то чисто.
Пол блестит.
Стол сияет. И самовар тяжеленный медный на нем так и пышет жаром. Перед самоваром пузатые жбаночки, пусть и не парпоровые, а самые обыкновенные, но хорошо стали.
– Вы… – Я замялась, не зная, как спросить.
Все ж таки не для меня она самовару, мнится, затевала.
– Не переживайте. Как остынет слегка, соображать начнет, так и войдет. – Люциана Береславовна на лавку села. А прямо села, сразу выучку видать. Плеченьки расправила, шаль белая на них крылами лебяжьими лежит. Волосы высоко зачесаны, и видать шею белую… – Так что у вас за беда? Говорите, пока время есть.
– Надобно… – От шла я сюда смелая. А пришла, так и все словеса мигом подрастратила. – Надобно, чтоб вы со мною сходили…
– Куда?
– Туда. – Я пальцем указала на стену, точней туда, где за стеною, по моему разумению, двор, малиной заросший, был. И Еська со своею нареченною.
– Зачем? – Люциана Береславовна бровку приподняла.
– Еська просил.
– Еська… – Она поморщилась. Стало быть, не забыла глупое его шутки, которую он на Березовую ночь учинил. – И зачем, простите, этому фигляру я понадобилась?
– Это он вам тогда свиток передал, – сказала я, в пол глядючи. Ох и чистехонек… небось тут коль и остался Хозяин, то радый этакой гостье.
– Мило… – Люциана Береславовна пальчиком постучала по столу.
Ох и громко вышло! Будто она ногтем гвозди заколачивала.
– У него еще есть…
– Очень мило… и что он хочет за свои… сокровища?
И на меня вперилась. А я ерзаю. Неямка[12] сидеть, ажно в одном месте, про которое приличественной боярыне вспоминать неприличественно, свербит. И вот дело дивное, место есть и свербит в нем, особливо когда глисты, частенько, а говорить про то нельзя.
– Чтоб вы на жену его глянули, – молвила я, мысли свои возвертаючи к делам нонешним.
– А у него и жена есть?
– Недавно завелась.
– Это он зря… жена – не клопы, заведется какая, то и замучаешься, выводя, – Люциана Береславовна встала. – Что ж, показывайте… где та несчастная, которой этакое сокровище досталось, мается.
Ну это она зазря. Еська – мужик хороший, даром что с придурью.
– А… – Я про другого мужика вспомнила, который у калиточки топтался. Вот чтой-то мнилось мне, не выпустит он нас доброй волей.
– Думаю, и он взглянуть не откажется.
Фрол Аксютович на нас глядел… как матерущий тур. Глаза красны. Голову опустил. Того и гляди на роги поднимет… и что с того, что рогов у него нетути? Он и без их страшен.
Декан, одно слово.
Я ажно присела. А Люциана Береславовна к калиточке подошла да открыла.
– Что, Фролушка, – она по рученьке его погладила, – сила – это еще не все, верно? Не злись… если бы ты не начал кричать на меня, я бы не ушла.
Он роту раскрыл. А Люциана Береславовна продолжила:
– А начнешь снова, то и снова уйду.
Тихо сказала.
Только Фрол Аксютович роту и прикрыл.
Вздохнул тяжко.
– Что ж ты упертая-то такая?
Она тоже вздохнула.
– Как и ты…
И оба замолчали, друг на друга глядючи.
– Идем, Фролушка. – Люциана Береславовна руку подала, а он и взял, осторожне, будто сахарную. – Дело есть… думаю, не ко мне одной. Верно, Зослава? И раз уж идем, то сказывайте.
– О чем?
– Обо всем, – мягко произнесла она и пальчиками щелкнула, распуская предивный цветок полога радужного. Раскрылся он над нами парасолей.
– Погоди. – Фрол к этое парасоле ладонь приложил. И полог вспыхнул ярче.
– Сил у меня по-прежнему немного…
– Ты и без них управляешься. А вы, Зослава, и вправду рассказывайте…
Ага, рассказать-то я готовая, да только об чем? О жене своей Еська сам, мыслится, расповедает. Про обряд тот, что в книге писан? Так запретят и…
А вот про сон свой могу.
Про тот, который о проклятой деревне, о Хозяине вод и книге, из человеческих шкур шитой. О другой деревне, мнится, той самой, где мы ноне пребывать изволим, и навряд ли случайно.
О монете.
И обещании.
Женихе своем неживом.
И вроде недалека дорога, да только хватило, чтоб расповедать обо всем, пускай и быстре. Они слухали, вопросами не мешаясь, за что я была благодарная. А то ж и так запуталась.
– Любопытно получается, Фрол. – Люциана Береславовна глянула искоса, с усмешкой, дескать, ведаю, что не обо всем ты рассказала.
Фрол Аксютович кивнул.
– И место выбрано не случайно… если память мне не изменяет, где-то по ту сторону болота находится небольшой такой островок… версты две до него, так? А чуть южней и место, где нынешней зимой вам, Зослава, воевать случилось.
Она улыбалась безмятежно.
Ласково.
И от этое улыбки мне сделалось страшно.
А ведь… ведь и вправду… мы ж ехали до Окуличей, как в Барсуки, а после-то свернули на дороженьку махонькую, неприметную. Тут болота.
И там болота.
Остров заклятый.
– Фрол, не молчи, ты же знаешь, я все равно докопаюсь. – Она провела пальчиками по перстенечкам. – Эти ваши мальчишечьи тайны… от них вред один.
– Люци…
– А хочешь, я скажу? Откуда вы про книгу узнали? Михаил рассказал?
Фрол Аксютович кивнул. И остановился. Стояли мы аккурат напротив дома, где Еська с супружницей малину топтали. Но полог декан снимать не спешил. Держал.
На меня глядел.
– Они все равно узнают… да и подло это – использовать их без их же согласия. Но уже поздно, да? И не в твоей силе было? Ты потому сам пошел, чтобы хоть как-то…
Он шеей повел покраснелой, в складочках. Видать, на солнце переходил, вот и попалилась.
– Успокойся. – Люциана Береславовна погладила декана по руке. – Я знаю, что ты этого не хотел. Порой нам приходится делать то, чего мы не желаем… но прямой приказ нарушить… с этой клятвой надо что-то делать.
И помертвела.
На меня оглянулась.
А я… я ж, дурища, подумала, что этакий взгляд только и ловить, когда ухнула…
Каблучки-каблучочки, звенят подковочки, летит шаль белая, шелковая, бурштыном колотым украшена. Летит, пластается крылами…
– Люци, ты совсем меня не слушаешь! – Сестрица дорогая ноженькой топнула. И задребезжали бубенчики, которыми она сапожки расшила по новой моде.
– Слушаю.
– Я стану царицей!
– Дурой ты станешь. Уже стала. – Люциана оторвала взгляд от страницы,