– Вы диссертацию пишете, курсант Герман? – наконец не выдержал учитель Эрно. – Может, вам объединиться с курсантом Дидрик? Она с вас глаз не сводит. Даже чертит, не заглядывая в листок.
Стефания покраснела и уронила карандаш. Эрно усмехнулся и, что удивительно, подошел к ее столу, наклонился, морщась от боли в ноге, и вернул потерю:
– Я же вижу, что вы закончили свою работу полчаса назад. Отдайте мне ее и вон отсюда.
Фанни вскочила, быстро собралась и вылетела из кабинета, оставляя после себя шлейф жгучего стыда. Герман дернул носом – у стыда был очень странный запах – и снова углубился в задачку. Учитель вздохнул, видимо, отчаявшись спровадить и его тоже, и вернулся за свой стол.
Еще через час, буквально за считаные минуты до окончания зачета, Герман устало, но довольно откинулся на спинку стула. Перед ним лежали исписанные мелким убористым почерком листы с такими трехэтажными уравнениями, что от их вида того же Берта хватил бы удар. Финальная схема выглядела безупречной, и Герман не сомневался в том, что так оно и есть.
Друзья толпились в коридоре. Как выяснилось, сдав свои работы, все остались дожидаться Германа. На их компанию косились с опаской, но и с интересом тоже. И дело было не только в фан-клубе Альберта. Прежде Герман этого не замечал, но он давно перестал быть изгоем в училище, другие студенты здоровались с ним, просили помощи по учебе, звали в свои компании в перерывах между занятиями. Но он упорно не обращал внимания на это новое к себе отношение.
– Эй, Герман! – Рене, как всегда, навалился ему на плечо и заорал на ухо. – Давай отметим это дело, а? Мы тут решили типа банкет замутить у нас в комнате, девочек каких-нибудь позовем. Ты как?
С другой стороны его под руку взял Берт и уставился умильными фиалковыми глазками. Стефания переглянулась с Ситри, и девушки многозначительно улыбнулись друг другу.
Герман не знал, что и сказать. Потом выдохнул:
– Спасибо.
Разумеется, никто его не понял, может быть, только Стефания, потому что она точно знала, каково это – вдруг понять, что у тебя есть настоящие друзья.
Обещанного банкета, правда, так и не случилось. Марк Хатти передал девушкам просьбу от мастера Гоша зайти к нему в любое свободное время, да и Вальтер Гротт напомнил о себе. Пришлось отложить праздник до ближайших выходных.
На следующий день все снова собрались у стенда с результатами. Над толпой первокурсников витал душок разочарования и досады. Еще бы! Во-первых, МЭП вообще мало кто сдавал хотя бы на средний балл, во-вторых, таблицу результатов преподнесли в сравнении со сдачей первого потока. А это уже задевало всерьез.
– Смотрите, у кого-то 95 баллов! – раздался удивленный возглас. Герману даже не понадобилось подходить ближе, все и так сразу повернулись к нему, кто с завистью, кто с восхищением. Прошелся шепоток, мол, уникальный случай! Такого еще не было! Герман вновь оказался в центре внимания, но оно его ничуть не раздражало. Напротив, он ощутил себя наконец-то на своем месте, прошлый позор теперь должен позабыться. Осталось уточнить еще кое-что.
Герман протолкнулся поближе к стенду и нашел первую строчку противоборствующей команды. Вильям Варма ожидаемо выше остальных своих сокурсников. Но ниже Германа – на целых три балла!
– Молодец, – похвалила Стефания, как будто и не сомневалась в итоге. Германа такая похвала вполне устраивала, он-то точно знал, как она им горда.
Остальные отличились не так, но каждый остался в принципе доволен собой и миром. Герман огляделся, однако Вильяма видно не было. А жаль, очень хотелось посмотреть на его лицо в такой момент.
– Давайте уже праздновать! – снова завел свою песню Рене, умоляющими глазами глядя на всех по очереди. – Я берусь протащить в общагу выпивку. А?
– Я не могу, – быстро отказался Берт и как-то хитро отвел глаза. – У меня дела.
– Дела? – подала голос Ситри и нахмурила светлые брови. – Какие дела?
Берт, внезапно оказавшись под прицелом любопытных взглядов, заюлил, покраснел. Герману не обязательно было ощущать его эмоции, он прекрасно знал, что означает и этот взгляд, и сцепленные за спиной руки, и приподнятое левое плечо. Альберт лгал, и лгал он неумело, но со старанием. Обычно это действовало без проблем, подействовало и сейчас.
– А, ну ладно, – приуныл Рене и отлип от Германа. – Если красавчик не может, чего уж тут…
И посиделки снова не состоялись. Все как-то незаметно разошлись кто куда. Стефания вместе с подругой пошла в медицинское крыло, где Ситри приходилось несколько раз в неделю участвовать в бесконечных опытах и осмотрах. Магические потоки все так же оставались ей неподвластны, зато энергия копилась в ней, как в бездонном сосуде: бери – не хочу. Рене в итоге завалился спать и скоро захрапел так, что даже Герману, почти привыкнувшему к этому, захотелось почитать где-нибудь в другом месте. Но он остался, и все было нормально, пока дверь без стука не распахнулась.
– Привет! – поздоровался Варма и поморщился. – Включи свет, в темноте читать вредно. Ты не знал? От этого зрение портится.
Герман оторвался от книжки, на этот раз совершенно обыкновенной, про теорию вероятностей в построении многоуровневых магических конструкций широкого охвата территории, и строго велел:
– Выйди и постучи.
Рене особенно громко всхрапнул и шумно перевалился на другой бок, нижняя часть одеяла свесилась вниз, открывая голые ноги в полосатых носках. Герман специально не стал зажигать освещения, чтобы не разбудить товарища, сел почитать ближе к окну.
Вильям и не подумал исполнять просьбу. Герман вынужденно отложил книгу и спросил:
– Чего ты хотел?
Варма по-хозяйски подтянул к себе стул и оседлал. Теперь они с Германом сидели близко друг к другу, пожалуй, это даже вызывало у Германа определенный дискомфорт, как будто Вильям специально пытался над ним доминировать.
– Зашел поздравить. Слышал, ты произвел фурор своими результатами. Я рад.
– Тебе что с того?
Отчего-то хотелось защищаться, хотя ничего оскорбительного Варма не сказал. – Мне нельзя порадоваться за своего друга? – вкрадчиво поинтересовался Вильям и положил подбородок на скрещенные на спинке стула руки. – Помнишь ведь, я хочу победить тебя, как только мы сравняемся в силе.
– Друзья – это немного не то. Найди себе другую игрушку, Вильям, – мягко
