Отпусти Стефанию и сдавайся.
Собственный голос оглушил Германа, хотя он не произнес ни слова вслух. Он не позволил Гаспару отвернуться и мысленно повторил:
Отпусти Стефанию.
Сдавайся.
Сдавайся!
Колени задрожали от перенапряжения, к горлу подкатил тугой комок, хотя поесть на балу особенно не пришлось. Герман выпрямил спину, стиснул кулаки.
Отпусти Стефанию.
Шпага со звоном ударилась об отполированные водой камни. Дженаро ссутулился, глаза его потухли, с лица ушли все краски. Он выглядел жалко, и Германа с удвоенной силой затошнило от мысли, что это его рук дело. Пожалуй, если бы не это, он бы раньше обратил внимание на новых действующих лиц.
Стефания рухнула на руки подоспевшему вовремя парню, в котором Герман узнал Вильяма. Странно, но он даже не удивился, удивление забрало бы последние крупицы сил, которых и так почти не осталось. Главное, что девушка яростно вцепилась в его одежду и часто, судорожно задышала. Рядом с Бертом тоже кто-то был, а со стороны моста приближалось еще двое людей, но как Герман ни приглядывался, перед глазами все подозрительно плыло, как в тумане, и становилось только хуже.
– Герман! – кажется, кричал Гротт. Его неизменный сливовый камзол мелькнул на мосту размытым пятном.
Что он хотел сказать, спросить? Его голос звучал странно, можно предположить, что взволнованно. Герман хотел что-нибудь ответить, но комок в горле поднялся выше, и, прижав ладонь ко рту, Герман закашлялся, давясь чем-то горячим и липким. Пальцы окрасились красным.
– Герман!
Гротт снова окликнул его, и Герман наконец понял, но немного позже, чем надо.
Дженаро сбросил наваждение и с отчаянным воплем развернулся, одновременно с этим взмахивая рукой. Что-то сорвалось с его пальцев и полетело в Стефанию. Зрение подводило Германа, но даже если бы он четко видел, что это, ни за что не смог бы остановить полет. За долю секунды его сердце успело покрыться льдом от ужаса, и тепло, ударившее в лицо, было будто из другого мира. А следом за этим волна горячего воздуха снесла его с ног. Он в очередной раз оказался в воде, она хлынула в рот, в нос, смешалась с пенившейся на губах кровью. Боли Герман пока не чувствовал, хотя подозревал, что без ожогов не обойдется. Торопливо вскочив, он попытался выбраться на берег, чтобы подбежать к Стефании, но не прошел и пары шагов.
Судя по голосам впереди, девушка была в порядке. Чего не скажешь о Гаспаре Дженаро.
– Она жива, – непонятно как тут оказавшийся Вильям Варма сразу понял, какой ответ требовался Герману, хотя вопрос еще даже не был задан. Странно, но, как ни старался, Герман не мог почувствовать фон его эмоций. И не только его. Побережье было окутано тишиной, но не блаженной, о которой он всегда мечтал, а мрачной и недружелюбной. И Герман почувствовал себя без своего привычного дара как без рук.
– Герман… – позвала Стефания слабо, голос срывался, и девушка почти прошептала его имя.
– Гаспар Дженаро, вы подлежите аресту по подозрению в несанкционированном использовании магии, нарушении Устава Училища военно-магических дисциплин и покушении на убийство, – Савелий Кишман зачитал приговор. – Как представитель администрации УВМД, я задерживаю вас до выяснения обстоятельств, – и негромко добавил: – Хорошо я сказал?
– Не ерничай, Сава, – хмуро осадил его Дамиан Эрно. – Дженаро, я заблокирую твой браслет.
Гаспару, скорее всего, досталось гораздо сильнее Германа. Судя по запаху подпаленной плоти, ожоги должны быть жуткими, и прежде красивое лицо учителя теперь вызовет сострадание и желание поскорее отвернуться. Герман же еще ощутил отвращение, но к самому себе, за то, что недавно творил с его разумом.
Со спины подошел Альберт и навалился всем весом. Теперь от него пахло лишь кровью, но запах вишни, неотделимый от него, все равно призрачно ощущался на языке. Зажатый в объятиях, Герман пытался понять, что же сам чувствует в большей степени – радость и облегчение или усталость и грусть. А окружающий мир был все так же пугающе тих и пуст.
– Все больные, а ну живо разошлись и страдаем поодиночке, – приказал Савелий. – Вальтер, скажи курсанту Калькбреннер, что барьер больше не нужен, пора возвращаться. И поздравляю, твой план удался, как и обычно.
Тепло Альберта отдалилось, он отошел в сторону. Герман остался один.
– Герман, – Гротт позвал его по имени, – с тобой мы поговорим позже, вас с Дидрик нужно срочно доставить в лазарет. Курсант Варма.
– Я! – отозвался Вильям.
– Благодарим за помощь от имени администрации училища. А теперь выдвигаемся, экстренный телепортационный канал слишком нестабилен.
Все пошли за ним, а Герман не тронулся с места.
– Тебе нужно особое приглашение? – не слишком дружелюбно поинтересовался Вильям. Его голос с едва различимыми нотками превосходства, но без излишней самовлюбленности, будто разбудил Германа.
– Подошва, – сказал он, продолжая смотреть прямо перед собой, первое, что пришло на ум. – Кажется, от сырости отклеилась.
– Разумеется, более дешевой модели во всей Визании не сыщешь.
– Не лезь к Герману! – поспешил на выручку Альберт. Его шаги протопали по камням обратно, и он взял Германа под руку. – Не будь таким злым, смотри, как ему досталось.
Вильям хмыкнул:
– Прошу прощения за то, что обидел нашего героя. Идемте, а то застрянем тут до скончания веков.
– Я не могу, – Герман глубоко вздохнул. Пальцы подрагивали, но он не мог этого заметить.
– Что значит не могу? – Берт прижался к его плечу. – У тебя что-то болит? Что значит не могу?
Герман прислушался к себе и медленно проговорил:
– Я ничего не вижу.
Урок 11
Иногда, чтобы не видеть грязи, недостаточно просто закрыть глаза
Мир никогда не был таким пустым, черным и страшным. Из него пропали не только цвета и образы, но даже, казалось бы, неотделимые от Германа ощущения чужих эмоций. Он не видел совершенно ничего, его дар молчал, и без него, такого надоевшего и порой мучительного, он чувствовал себя беспомощным. И он не чувствовал себя собой.
Их со Стефанией разместили в разных палатах, но в одном коридоре, только вот встать и навестить ее Герман не мог, иначе мастер Гош грозил приковать его цепями. И что-то подсказывало, что именно так он и поступит.
Первый визитер, которого пустили в палату, явился как раз тогда, когда Герман все-таки поддался слабости и заснул. Неглубоко и тревожно, но на сне настаивал мастер Гош, лично взявшийся поставить его на ноги. Кто-то оставил открытым окно, не иначе как по ошибке, и прохладный ветерок шуршал занавесками, с улицы доносились приглушенные звуки жизни, и убаюканный ими Герман не сразу понял, что его одиночество нарушено.
– Спи. Я зайду позже. – Шелест одежды выдал положение Вальтера Гротта. Он стоял у самой двери, наверное, только вошел. Герман рефлекторно шире раскрыл глаза, но
