На секунду почудилось, что Стефания его услышала и поняла, сжала пальцы в ответ, но всего на секунду.
Гош кашлянул.
– Все, хватит. Возвращайтесь на занятия, курсант.
Герман покинул медицинское крыло и сразу отправился на поиски учителя Гротта, но тот был то на занятиях, то на совещании, то просто пропадал непонятно где. За столом во время ужина царила скорбная тишина, никому кусок в горло не лез, а Ситри вообще отказалась покидать лазарет и сидела на полу возле палаты подруги.
Герман едва дождался конца ужина, отдал поднос с едой, к которой так и не прикоснулся, и пошел в общежитие для преподавательского состава. Поднялся по ступеням и положил ладонь на магическую панель. Умный артефакт считал его личность и открыл дверь. Гротт тоже жил на третьем этаже, его комнаты находились в конце коридора. Скорее всего, он уже знал о визитере и, наверное, даже о причине его появления. За время их совместных тренировок Герман успел убедиться, что для Гротта нет неизвестных вещей.
Однако дверь оказалась заперта.
Герман постучал, но ответа пришлось ждать какое-то время.
– Заходи.
Вальтер распахнул дверь, за плечо втащил Германа в комнату и спросил:
– Что, пришел рассказать о своих бедах?
– Бедах? – Он попытался сохранить лицо, но по нему все равно пробежала судорога. – Значит, и вы тоже в курсе. Что ж, странно, если бы это было не так.
– Я вижу, ты держишься, но если прикоснуться к твоему панцирю пальцем, он рассыплется в прах. Ты слишком спешишь закрываться.
Герман помотал головой. Слова учителя казались одновременно и правильными, и раздражающими. Герман пришел не за советами… А зачем тогда?
– Так, мне все ясно, – резюмировал учитель. – Доверься Гошу, он первоклассный специалист. Если решение есть, он его найдет.
– Мастер Гош сказал…
– Гош не умеет быть деликатным, хоть и медик, – отмахнулся учитель. – Сразу вываливает на тебя проблему. Кстати, это он посоветовал мне стать твоим наставником. Сказал, что я этого хочу. Как будто ему виднее, чего мне хочется.
Герман хмыкнул.
– Вы с ним друзья, так ведь? И с деканом Кишманом, и с учителем Эрно, и с Алиной Кишман.
Вальтер ожидаемо нахмурился:
– Мы просто учились вместе.
– Вы были в одной команде?
– Это допрос?
– Хочу вас понять, – признался Герман. – Вы стали моим наставником, но я собираю информацию о вас по крупицам.
Гротт расслабленно откинулся на спинку диванчика и скрестил руки на груди. Свет из окна упал на его очки, скрывая выражение глаз. Он помолчал немного и наконец заговорил жестко:
– Понять меня? А себя ты понять пробовал? Ты постоянно думаешь, что вы с курсантом Дидрик слишком разные, она принцесса, а ты нищий, вы никогда не сможете быть вместе. У вашей сказки никогда не будет счастливого конца. Ну и все такое. – Гротт усмехнулся. – Я прав? А еще ты считаешь себя чудовищем, потому что ты не такой, как остальные. И это так, ты же давно это знал. Мы особенные, Герман. Твоя проблема в том, что ты боишься совершить зло, только ты на это не способен. Многие считают, что менталисты – монстры без сердца и души, но запомни одно. Не твой дар руководит тобой, а ты руководишь им.
– Ваши слова хороши, но отдают дешевой философией, – ответил Герман. – А она совершенно непригодна к жизни.
– Это ты будешь непригоден к жизни, относясь к себе так. Не позорься и возьми себя в руки. Ты должен гордиться собой, иначе превратишься в скулящую тряпку.
Герман чувствовал, что должен защищаться, только каждое слово учителя наваливалось, как каменная плита.
– Вы, может, и гениальный стратег, но вы не можете знать, что я чувствую. Я люблю Стефанию, я понял это слишком поздно. Что, если завтра она умрет и я ничего не смогу сделать?
Вальтер вопреки ожиданиям не стал насмехаться. Покачал головой и неожиданно улыбнулся:
– «Просто так вышло, что я умнее. Вот и все».
– Перестаньте. – Герман ссутулился, пряча лицо в ладонях. – К чему это вспоминать сейчас?
– Тот Герман был дерзким, уверенным и самодостаточным. Ему не нужны были советы, чтобы принимать верные решения.
– Вы считаете, что я жалок?
– Дай-ка подумать. – Гротт сложил пальцы под подбородком и прищурился. – Ты больше не уверен в том, что делаешь, ты растерян и разбит. Можно, я скажу честно? Не мне ты кажешься жалким, а самому себе. Сейчас это не ты.
Герман ловил каждое его слово, не веря своим ушам. Его будто наизнанку вывернули, встряхнули и показали ему же безо всяких прикрас. И зрелище было так себе.
– Вы правы… Нужно собраться. Я нужен Стефании сильным.
Гротт подался вперед, оперся на локти и напряженно следил за лицом Германа. Света не хватало, чтобы разгадать его собственные чувства, а ощутить их Герман, как и прежде, не мог.
– Скажи мне, Герман, как ты чувствуешь? – вдруг с искренним любопытством спросил Гротт. – Звуками, запахами, ассоциациями?
Они прежде затрагивали эту тему, Герман объяснял, как мог, однако сейчас догадывался, что Гротт добивается чего-то иного.
– Чаще запахами, но в последнее время цветами, – ответил он. – Это причиняет боль. Иногда. Вот тут. – Герман потрогал переносицу и виски. – Но почему вы снова спрашиваете?
Вальтер поджал губы, его беспокойные тонкие пальцы музыканта передвигали по столу пустой бокал, вправо-влево, вперед-назад, выдавая внутреннее напряжение. Он опустил взгляд и сказал:
– А я слышу мысли. Будто живой голос, только внутри моей головы. Ты не говоришь, а я тебя слышу. Я могу узнать почти все, о чем ты думаешь. Прямо сейчас. – Он с вызовом посмотрел Герману в глаза. – И так всегда и везде. Как думаешь, кто из нас больше чудовище, ты или я?
– Вы… – Герман хотел сказать «не чудовище», но слова застыли на языке. – Простите, я не подумал об этом. Наверное, это еще тяжелее, чем…
– Ну конечно, с чего тебе об этом задумываться. Ты… ты не понимаешь, ты не знаешь, каково это – смотреть на другого человека и слышать в своей голове…
– «Прости, но я тебя не люблю»?
Герман сказал это прежде, чем осознал смысл этих слов. Просто осенило, и все. Как будто глаза открылись.
Гротт замер, окаменев от непонятного Герману чувства. Оба молчали какое-то время, пока Гротт не заговорил первым.
– Да что ты знаешь, мальчишка, – устало бросил он и провел ладонью по лицу, как будто стирал несуществующие слезы. – Никакие сенсоры не передадут тебе этого чувства, пока не испытаешь на себе.
И Герману казалось, он знает, о ком идет речь, что за женщина отвергла любовь Вальтера Гротта и до сих пор не может уйти из его головы. Но произносить это имя вслух не стал.
– Вы ее до сих пор любите, но… Почему не пытаетесь вернуть?
– Очень просто. Потому что это нужно было делать сразу, а я счел себя слишком жалким и ничтожным, совершенно ее недостойным. И она поверила в это и нашла того, кто
