я сама понимаю, что глупо так думать заранее, не попробовав…

– Ну так пробуй. Магию, учебу, путешествия и все остальное, что придет в голову. Отведи себе на эксперименты пару-тройку дюжин лет – куда торопиться? Пока не попробуешь – не узнаешь, что тебе по-настоящему нравится, а что интересно только, пока смотришь издалека.

– Вот это очень хороший совет, – улыбнулась Кенлех. – Мне как-то в голову не приходило, что не обязательно быстро что-нибудь одно выбирать.

– Ну, строго говоря, пробовать то одно, то другое тоже своего рода выбор. Может, тебе настолько понравится разнообразие, что всю жизнь так и проживешь. Я бы сам, пожалуй, от такого не отказался…

– А почему ты так не живешь? – удивилась Кенлех. – Кто тебе не дает?

– Судьба у меня суровая. С тяжелым характером. Шаг в сторону – сразу бац по башке!

– Хелви рассказывала, леди Сотофа однажды им говорила, что большинство людей, всерьез посвятивших свою жизнь магии, такую судьбу вовсе не выбирали. Мечтали о чем-нибудь совсем другом. Но магия выбрала их сама, теперь никуда не денешься. Значит, и с тобой такое случилось?

– Так и есть. Не буду обманывать, это на самом деле огромное счастье. Но свобода делать со своей жизнью, что хочется, потому что тебя никто никуда не выбирал, тоже огромное счастье. Я даже не знаю, какой вариант мне нравится больше. Все сразу хочу!

– Неугомонный, ненасытный злодей, – сквозь сон, не открывая глаз, пробормотала принцесса.

И была совершенно права.

* * *

Неудивительно, что после такого богатого на развлечения дня снилась мне исключительная, даже по моим меркам, ерунда. Какая-то мешанина из эпизодов неведомо чьего детства и фрагментов бульварных романов, как я их себе представляю – в жизни-то я, кажется, так ни одного и не прочитал.

В моем сне элегантные дамы, одетые по старой куанкурохской моде, то есть в пышных многослойных балахонах до земли, с косичками, как у шиншийских принцесс, размахивая вышитыми ридикюлями и парчовыми веерами, бегали наперегонки по крышам гаражей. Победительниц этого нелепого соревнования ждали призы в виде набриолиненных кавалеров в коротких блестящих лоохи, готовых увезти своих избранниц в шикарных авто и одновременно покатать на самодельных качелях, развешанных на деревьях тут и там. Пока одни элегантные дамы скакали с крыши на крышу, другие целовались с кавалерами, а третьи рыдали, не получив призов, я пытался починить одну из качелей, связать истершуюся веревку крепким морским узлом, который, разумеется, никак не завязывался, а веревка то и дело норовила превратиться то в облако, то в гигантский шелковый галстук, то в скользкий, чешуйчатый драконий хвост – ну сон есть сон, грех жаловаться. Вполне терпимый уровень хаоса, к тому же никаких болот.

– Тебе всегда такая хренотень снится? – спросил Иллайуни. – Я бы на твоем месте вообще никогда не спал.

Он, оказывается, уже какое-то время сидел на качелях, которые я пытался починить, и со снисходительным любопытством великого режиссера, попавшего на студенческий «капустник», озирался по сторонам. Выглядел он, как обычно выглядит во всех сновидениях, своих и чужих: крепко сбитый, широколицый, скуластый, с крупным мясистым носом, такой совершенно обыкновенный, заурядный дядька, каких в Уандуке толпы, только руки пылают как факелы, но привыкнуть к этой его особенности куда легче, чем к ежесекундным превращениям наяву.

– Не всегда, – сказал я. – Честно говоря, гораздо реже, чем хотелось бы. В таких дурацких снах я отдыхаю лучше всего.

– Все-таки ты принес в мою жизнь очень много радости, – неожиданно признался Иллайуни. – Раньше, до знакомства с тобой, я принимал свою судьбу как должное, с удовольствием, но без особой благодарности. А теперь при всякой встрече мое сердце ликует: какое же все-таки счастье, что ты – не мой ученик!

– Да, – согласился я. – Это и правда очень милосердно с моей стороны.

– Но сегодня я отблагодарил тебя на славу. Как минимум, на пять тысяч лет вперед, – заявил Иллайуни. И, вволю насладившись моей растерянностью, добавил: – Я на тебя поработал, пляши!

Сон есть сон, даже когда он такой дурацкий. Если уж в его пространстве с какого-то перепугу объявился настоящий мастер сновидений и сказал: «Пляши», – хочешь не хочешь, а спляшешь ему на радость, прямо на ржавой крыше одного из приснившихся гаражей, грубо расталкивая ни в чем не повинных элегантных дам с веерами и вызывая неприязненные взгляды их призовых кавалеров; впрочем, я тоже не лыком шит, поэтому пару минут спустя снова спокойно сидел на качелях рядом с Иллайуни, а приснившиеся мне леди и джентльмены старательно отбивали чечетку – вместо меня.

– Ловко выкрутился, – одобрительно сказал Иллайуни. – Я думал, долго будешь плясать, пока сообразишь, что это необязательно. А ты вон как вывернул. Что ж, это хорошо. Значит, не совсем пропащий, кое-что в нашем деле умеешь – на какой-то свой, возмутительный, непонятный мне лад.

– А почему надо было плясать? – спросил я. – Что случилось? Говоришь, ты на меня поработал – это как? Что ты натворил?

– Да почему же сразу «натворил»? – удивился он. – Не суди о других по себе, я человек серьезный. Если говорю, что на тебя поработал, значит, будь уверен, пользу принес. Обошел все окрестности всех сновидений этого Мира с дозором. Очень внимательно смотрел по сторонам, когда я так смотрю, от меня ничего не скроешь. И знаешь, что? Этих… бессмысленных безымянных прожорливых порождений тьмы, о которых ты меня нынче расспрашивал, нет нигде поблизости. Это, конечно, довольно неточно сказано, скорее следовало бы сформулировать так: сновидений нашего Мира нет в зоне их голодного внимания. Иными словами, они игнорируют нашу способность видеть сны и сниться, как куманский халиф работорговые рынки на своих границе с Красной пустыней. Лихо ты, получается, девчонкиного обидчика шуганул, так, что все его родичи разбежались. Хотя чему я удивляюсь? Сам бы удрал от тебя на другой край Вселенной… если бы не был таким привязчивым дураком.

– Ясно, – растерянно кивнул я.

Соврал, конечно. Ни хрена мне не было ясно, кроме самой последней фразы, да и то только потому, что Иллайуни очень часто что-то подобное говорит, делает комплименты как умеет, вернее, как нравится ему самому.

– Да ни хрена тебе не ясно! – воскликнул Иллайуни. Почему-то столь торжествующе, словно это и была основная цель его выступления: чтобы я ничего не понял. И вот, отлично все получилось, можно ликовать.

– Нннууу… – дипломатично промычал я. И покаялся: – Я и наяву-то не особо сообразительный, а в дурацких снах вроде этого совсем балда.

– Ладно уж, объясню еще раз, – сжалился Иллайуни. – Сказанное означает, что никому в нашем Мире эти твои поганые пернатые черви не приснятся. В том числе, дочкам Красной пустыни и твоим подопечным сновидцам, рожденным в других мирах. Нет никакой опасности. Ни для кого. Можешь о них забыть. И с легким сердцем

Вы читаете Мертвый ноль
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату