– Заткнись, пожалуйста, – бесцветным голосом попросил Мелифаро. – Мне и так тошно, а тут еще ты не пойми что несешь.
– Он, между прочим, не уменьшил тебя и не спрятал в кулак, – внезапно заступилась за меня принцесса. – Хотя я сама предлагала ему так поступить, потому что ты слишком рано пришел и всех разбудил. Мне Сэромакс такого не позволяет, хотя мы с ним, вроде бы, тоже друзья. А ты говоришь ему: «Заткнись». Это очень невежливо – сперва разбудить человека ни свет ни заря, а потом затыкать!
– Твоя правда, красотка, – неохотно согласился Мелифаро. И сказал мне: – Не затыкайся, если не хочешь. Я был неправ.
– Да ладно тебе, – отмахнулся я. И достал из Щели между Мирами чашку кофе. Потому что должна быть в человеческой жизни хоть какая-то радость. Даже если эта жизнь – моя.
– И мне! – потребовала принцесса.
Трудная жизнь рядом со мной сделала бедняжку поклонницей очень странных напитков, которых в нашем Мире не водится, он не настолько сошел с ума. Например, жидкого растворимого какао, ярко-зеленого травяного лимонада и даже кофе, но при условии, что в его составе не меньше половины молока. Даже не знаю, как она будет обходиться без всего этого жуткого иномирного пойла, когда вернется на службу к халифу. Единственный вариант – научить ее еще и фокусу со Щелью между Мирами, в придачу ко всем остальным. И начать занятия прямо сегодня, не откладывая и не оправдываясь, что и без того куча дел. Мы ответственны за тех, кого напоили гнусным растворимым какао из другой реальности, я это имею в виду.
– И тебе? – спросил я Мелифаро.
Он раздраженно передернул плечами, но чашку капучино из моих рук принял. И даже сделал глоток прежде, чем поставить ее на подоконник и забыть навсегда.
– Ты бы мог уговорить Кенлех остаться дома, если бы захотел, – сказал он.
– Уговорить человека, который с порога заявляет: «Только не вздумай меня уговаривать», – такое под силу разве что Джуффину. Ну, может, еще каким-нибудь дипломатическим асам из Канцелярии Забот о Делах Мира. Но уж точно не мне.
– Кенлех тебя обычно слушается. Ты для нее почему-то большой авторитет… Ладно, прости. Сам понимаю, что хочу невозможного. Если бы от тебя ушла девушка, я бы тоже не стал силой ее возвращать. Но мне все равно обидно. И злость берет. И кажется, что если бы ты взял мою сторону, все было бы совершенно иначе. Такой вот парадокс.
– Как можно взять чью-то сторону в подобном деле? – удивился я. – Добро бы вы поругались, тогда еще можно было бы разбираться, кто прав, а кто… только по-своему прав. Но Кенлех сказала, вы не поссорились, просто любовь прошла. Причем не у нее, а у тебя. А она это почувствовала. И решила выйти из игры. Что я, по-твоему, должен был ей на это сказать? «Тебе показалось»? «Нет, не показалось». «Все-таки показалось». «Точно знаю, не показалось». Повторять, пока кто-нибудь из собеседников не сойдет с ума.
Принцесса, проспавшая всю нашу с Кенлех вчерашнюю встречу, покосилась на меня с откровенным негодованием. «Что ж ты, неказистая вероломная задница, не разбудил меня, когда шли такие интересные разговоры?» – было написано на ее лице.
– Ерунда какая, – сказал Мелифаро. Закрыл лицо руками и повторил: – Какая ерунда.
Но особой убежденности в его голосе не было. Скорее в нем звучала досада. И еще усталость, такая тяжкая, словно он не только минувшую ночь, а лет триста перед этим не спал.
– Почувствовала она, – сердито пробормотал Мелифаро. – Нет, видите ли, любви. Да у любого нормального человека настроение тысячу раз в день меняется. Иногда бывает просто вообще не до всего, а полчаса спустя любовь снова на месте…
– Как на самом деле было, не знаю, – сказал я, – но Кенлех говорит, что не сразу решилась уйти, а несколько дней ждала. Тоже поначалу думала, все изменится.
– Значит, надо было еще пару дней подождать, – огрызнулся он.
– Ну так ты это не мне, а ей скажи.
– Да не могу я ничего ей сказать! – рявкнул Мелифаро. – Она научилась ставить барьер от Безмолвной речи. Не знаю, когда успела. Надеюсь, это не ты ее научил?
– Не я. Какой из меня учитель.
– Между прочим, очень даже хороший! – встряла принцесса.
Не совсем ко времени пришелся этот ее комплимент; к счастью, Мелифаро не обратил на него внимания. Ему было не до того.
– Хотя бы письмо ей передашь? – спросил он меня.
– Да вообще не вопрос. Передам все, что скажешь, если Кенлех согласится впустить меня в комнату. Вчера она вполне охотно со мной разговаривала, но может, только потому, что выбора не было? С девушками никогда не знаешь…
– Вот именно! – горячо подтвердил Мелифаро. – Никогда ни хрена с ними не знаешь. То-то и оно.
– Но кстати, письмо можно отправить ей прямо в окно, как заказ из трактира, – сообразил я. – Ты же помнишь, где ее окна?
– Еще бы! Знал бы ты, сколько раз я в эти окна когда-то тайком от ее сестер залезал. Не то чтобы девчонки всерьез возражали против моих визитов, но Кен очень нравилось, что у нее теперь есть самый настоящий секрет…
– Ну так за чем дело стало? Не разучился же ты с тех пор в окна лазать?
– Не разучился, – вздохнул Мелифаро. – Но сейчас не полезу, хотя, наверное, надо бы. И дело даже не в том, что Кенлех со мной говорить не захочет. А в том, что, по большому счету, будет совершенно права.
Я не стал спрашивать: «Ну и на кой ты тогда примчался с утра пораньше?» – потому что по опыту знаю, как невыносимо трудно сидеть на месте и ничего не предпринимать, когда собственная жизнь рушится тебе же на голову, и при этом единственная причина катастрофы – ты сам.
Но вопрос, конечно, все равно висел в воздухе. И Мелифаро на него ответил; впрочем, скорее себе, чем мне:
– Она права, что ушла, но я не хочу, чтобы так было. Я этого не выбирал.
* * *– А у нас считается, будто угуландские колдуны никогда не сходят с ума только потому, что любовь пришла, или, наоборот, закончилась, – задумчиво сказала принцесса после того, как Мелифаро получил срочный вызов от кого-то из полицейских, вынужденно приободрился и покинул нас.
– Ну, положим, по-настоящему, так, чтобы ощущался запах безумия, никто на моей памяти с ума от любви действительно не сходил. И сэр Мелифаро не сойдет, можешь быть за него спокойна.
