Джерико обдумал его слова.
– Думаю, мысль не более безумная, чем представление о том, что мир создан всемогущим камнем, плывущим в пустоте.
– Камнем?
– Камню не к чему было приложить свои силы, ему стало скучно, и вот однажды он вскрыл себе вены, его голубая кровь вытекла, создав воду и небо, и, прежде чем он спохватился, его тело стало мягким и округлым и превратилось в Землю.
– Да, конечно, – сказал Аджай, заглядывая в кладовые своей памяти. – Легенда о сотворении мира индейцев лакота.
Джерико с легким удивлением посмотрел на него:
– А есть ли что-нибудь, чего ты не помнишь?
– Если и есть, сейчас это бывает ненадолго, – почти виновато ответил Аджай.
Джерико посмотрел на безжизненные поддельные поля сухой травы и на выкрашенное пастельными красками небо.
– Если все это голограмма, кто ее придумал? Ведь кто-то должен был ее создать.
– Это фундаментальный вопрос о яйце и курице, сэр, – сказал Аджай, ведя рукой по траве. – Хотя на него пока нет ответа, если говорить о нашей версии «реальности». Однако у меня это вызывает еще более важный вопрос: если наш космос – конструкт, имитация, величайшая игра некоего не знающего границ, непостижимого космического сознания, что в таком случае мы? Незначительные пешки на чьей-то шахматной доске? Неясные фигуры в сне какого-то древнего божества?
– Почему это тебя так беспокоит?
Аджай поглядел обиженно:
– Потому что, если это правда, ни в нас, ни в чем вокруг нас нет смысла. И вообще имеет ли значение, что мы делаем?
Несколько мгновений Джерико думал.
– Имеет, для нас, – сказал он. – В данную минуту.
Аджай вопросительно посмотрел на него:
– Ведь если не имеет, то что?
– «Ничто» означает «все», – сказал Джерико. – Поэтому мы спокойно можем действовать так, словно наши поступки имеют значение.
– Я нахожу это… странно утешительным.
– Помнить факты – одно дело, – не слишком сурово сказал Джерико. – А знать их смысл – совсем другое.
– Знать – не значит понимать, – задумчиво сказал Аджай. – Да. И, кстати, существует тайная школа тибетской философии, которая считает, что истинное сознание вовсе не заключено в мозгу. Эти философы полагают, что сознание помещается совсем в другом месте – в животе.
Замыкавший цепочку Ник подошел ближе и услышал последние слова.
– Несомненно, – сказал он. – Некоторые мои лучшие мысли приходят из живота.
– Ты хочешь сказать, ты «чуешь нутром»? – спросил Аджай.
– Верно, чувак, так и есть.
– Это другой тип знания, – сказал Джерико.
– Угаданто! Так бывает, когда я очень голоден, но не знаю, с чего начать. Хочу я бургер, или крылышко, или, может быть, гавайскую пиццу с ананасом и канадским беконом, такую офигительную? И когда я никак не могу сделать выбор, его делает мой живот, который как будто точно знает, чего я хочу.
– Жуть, – сказал Джерико.
– Но вряд ли удивительно, – возразил Аджай.
– Кстати. Откуда канадцы берут свой бекон? Почему наш бекон всегда – комковатые прямоугольнички, а их – кольцами? У них круглые свиньи или что? Может, объяснишь, Аджай?
– Поищу для тебя, – пообещал Аджай.
– Это будет здорово, спасибо, – сказал Ник. – Но какая, однако, загадка, верно?
– Одна из самых больших загадок, – согласился Джерико.
Ник скрутил сальто в сторону от них, к тылу.
– Чуваки, здесь так жутко. Ни птиц, ни насекомых, ни звериных какашек. Словно в большом странном парке развлечений.
Джерико и Аджай переглянулись. Аджаю показалось, что Джерико вот-вот рассмеется.
– Меня он беспокоит, честно, – сказал Аджай.
– Почему?
Аджай понизил голос:
– Возможно ли, что побочным следствием всего этого станет его поглупение?
Джерико оглянулся на Ника:
– Я смотрю на это иначе.
– Как это?
– Возможно, его мозг обладает своего рода сверхмощью.
– Необычная концепция. Какого именно рода?
– Позволяет ему наслаждаться текущим моментом, – сказал Джерико, снова оглянувшись на Ника, который тренировался: подпрыгивал и выписывал разнообразные круги в воздухе. – Не дает ему слишком много думать. Помогает немедленно реагировать без вмешательства головы.
– И, учитывая его особые способности, – задумчиво добавил Аджай, – которые зависят почти исключительно от инстинкта, как бы странно он его ни определял, это, пожалуй…
– Чрезвычайно практично.
Уилл оглянулся. Над травой виднелись только их с Джерико головы, а ширина тропы едва позволяла идти, не задевая стебли по ее сторонам. Казалось крайне маловероятным, чтобы их здесь заметили.
Что было хорошо, ведь, посмотрев вперед, на реку и за нее, Уилл увидел, что пыль, поднятая армией, стала гораздо различимее, теперь он различал ее невооруженным глазом. И четко видел колонну, уходящую в обоих направлениях: она растянулась как будто бы на мили, и конца ей не было.
Уилл прикинул, что они идут уже около часа, когда впервые стала видна береговая линия озера. И, в точности как и говорил Аджай, первой показалась большая роща эвкалиптов. Они походили бы на деревья, которые Уилл видел в Южной Калифорнии, если бы не были вдвое выше и толще и расцвечены всеми цветами радуги и не только.
Стали лучше видны и животные на речном берегу справа от них, по большей части собранные в стада сообразно виду. Вокруг скакали небольшие группы полосатых кенгуру, которых Аджай заметил еще раньше. По отмелям бродили стада крупных, похожих на коров существ с длинными перекрученными рогами.
Уилл увидел, как мимо пронеслось большое стадо ярко-красных газелей с длинными гибкими мордами, как у муравьедов. По краю этого пространства бродили в поисках добычи стаи злобных геенообразных тварей на восьми паучьих лапах. В грязи у берега валялись ящерицы размером с шезлонг. Под поверхностью воды плыл косяк огромных существ, но Уилл не мог отчетливо рассмотреть их. От места этого «сбора» доносились разнообразные крики, вопли, призывы: словно настраивался гигантский оркестр.
– Львов не видно? – спросил Ник.
Он вдруг появился рядом с Уиллом и теперь подпрыгивал, пытаясь выглянуть из высокой травы.
– Пока никаких кошек, – сказал Уилл. – И не высовывайся.
– И никаких птиц, – добавил Джерико, присоединяясь к ним и тоже выглядывая из травы.
– С самого прихода сюда мы не видели ни одной птицы, – сказала Элиза.
– Может, эти чуваки, Творцы, птицами еще не занялись, – сказал Ник.
– С точки зрения теории вероятности это крайне маловероятно, – сказал Аджай. – На Земле птицы – самые распространенные и быстро адаптирующиеся виды позвоночных четвероногих, известно свыше десяти тысяч их разновидностей.
– И?.. – спросила Элиза.
– Должно быть, это осознанный выбор, – сказал Аджай. – По какой-то причине они не хотят или не могут создавать мир с летающими представителями царства животных.
– Надо держаться подальше от этого места, – сказал Уилл, показывая на дельту. – Если кого-нибудь вспугнем, это могут заметить.
Они пошли дальше параллельно озеру, но оставаясь под прикрытием травы. По мере приближения к озеру травы редели и совсем исчезли в пятидесяти ярдах от эвкалиптовой рощи. Теперь между путниками и озером встала роща гигантских деревьев, а за ними виднелся длинный белый песчаный берег.
Были еще какие-то подробности, которых Аджай не мог рассмотреть, пока не подойдет достаточно близко; к тому же все это заслоняли деревья.
Прямо перед ними перпендикулярно к их позиции равнину вплоть до воды пересекала дорога, а
