Мою грудь точно ножом пронзает острая боль.
– О, конечно, он искренен, – посмеиваясь, продолжает Морфей. – Ведь Джеб никогда и ничего от тебя не скрывал. Он всегда был откровенен.
Я вспоминаю о переезде Джеба в Лондон с Таэлор и делаюсь мрачной, как взгляд Морфея.
Видя мою реакцию, хозяин дома улыбается.
– Да… Тот, кто не лжет, никогда не разобьет тебе сердце.
Напоследок поцеловав мою кисть через перчатку, он отбрасывает салфетку и выпускает мою руку.
Паутинка гневно смотрит на меня, прежде чем вспорхнуть на плечо Морфея.
В моих глазах собираются слезы. Я подавляю их усилием воли, но под ложечкой всё равно болезненно ноет. Морфей, вероятно, прав. В реальной жизни Джеб никогда не говорил, что испытывает ко мне какие-то чувства. Там, наверху, он был с Таэлор, а здесь, внизу, она ему снится.
Морфей встает и надевает шляпу – воплощенная деловитость.
– Ну, хватит возиться с этой тупой закуской. Официанты, принесите главное блюдо!
Шевеление вдоль стен ненадолго отвлекает меня от сердечной муки. Как будто у некоторых кусков штукатурки вдруг выросли ноги. Лишь когда они отлепляются от стен и ныряют в смежную комнату, я понимаю, что это хамелеоны. Они ростом с человека, и у них пальцы с присосками.
Полосатые ящерицы спешат обратно, вращая во все стороны выпуклыми глазами. Они несут блюдо, на котором лежат сушеные фрукты и нечто похожее на утку. Птица ощипана и зажарена, но голова оставлена нетронутой. Теплый травяной аромат щекочет ноздри.
Ну, по крайней мере, оно неживое.
– Позвольте представить вас главному блюду. – Морфей театральным жестом протягивает руку. – Ужин, познакомься с достойными противниками – голодными гостями.
Язык у меня во рту превращается в кусок наждачной бумаги, когда птица открывает глаза и, пошатываясь, поднимается на перепончатые лапы. Ее коричневое тело блестит от масла. На шее утки висит колокольчик; он звенит, когда она приветственно кланяется.
Не может быть.
Все мои нервы бьют тревогу, побуждая меня броситься к Джебу. Но этого нельзя.
Морфей берет деревянную киянку, которая стоит рядом со стулом, и стучит ей по столу, точно судейским молотком.
– Ну, раз мы познакомились, давайте начнем охоту!
Паутинка спрыгивает с плеча Морфея и вместе с остальными феями покидает комнату, как только начинается суматоха. Гости вскакивают и, похватав молотки, пускаются в погоню за уткой. Она с удивительной ловкостью увертывается от преследователей, маневрируя среди тарелок, блюд и столовых приборов.
– Что вы делаете? – спрашиваю я у Морфея. – Это просто дикость!
– Дикость? Ну что ты, – фыркнув, отвечает вместо него зеленая свинья. – Мы же не звери какие-нибудь.
Он оскаливает в усмешке зубы-перчинки.
– Перестань думать головой, Алисса, – говорит Морфей, наклонившись, так что синие волосы касаются стола. – Подумай вот этим.
Он касается пальцем моего живота чуть выше пупка. Хорошо, что Джеб со своего места этого не видит, иначе он бы оторвал Морфею руку.
– Животом? – чуть слышно уточняю я.
– Брюхом. Инстинктом. Где-то в глубине души ты знаешь, что именно так всё и должно быть. – Он обводит рукой царящий вокруг хаос. – Именно инстинкт потребовал, чтобы ты отправилась меня искать и шагнула сквозь зеркало. Инстинкт дал тебе силу оживить мозаику…
Я вспоминаю, как мертвые сверчки стали двигать ножками, а стеклянные бусины – светиться. Морфей хочет сказать, что причиной стала моя проклятая магия?
– Ты понимаешь логику алогичного, Алисса. И умеешь видеть в безумии нечто стабильное и приятное. Именно это мы здесь и делаем. Даем нашей еде шанс.
Он подмигивает.
– А теперь, с твоего позволения, нам с коллегой нужно кое о чем договориться.
Они с зеленой свиньей встают из-за стола и отходят к дальней стене. Морфей наклоняется, чтобы их головы приходились на одном уровне.
– Блеск! – кричит белый хорек.
Он забирается на стол с ложкой в руке, и жареная утка тут же сбивает его с ног. Я ловлю моего мохнатого соседа, прежде чем он успевает рухнуть вниз головой. Ложка с лязгом приземляется на пол, шлем тоже. Я вижу лысую макушку – кожа на ней такая тонкая, что просвечивает мозг. У этой твари нет черепа.
Он уютно сворачивается у меня на коленях.
– Нуль. Большой тебе нуль, светлый ангел.
Розовые глаза-бусинки впиваются в мое лицо, и в них светится нездоровое обожание. Я глубоко потрясена странным обликом этого зверька и не сразу успеваю понять, что преследующая добычу толпа несется в нашу сторону, размахивая молотками.
Джеб отдергивает мой стул от стола, чтобы я не угодила под молоток; хорек судорожно цепляется за мою одежду. Выручив меня, Джеб по диагонали отступает в угол. Он держит дистанцию.
Лицо у него напряжено – он изо всех сил старается смотреть в сторону.
– Вы з-з-знаете правила! – шипит волкозмей, замахнувшись молотком и чуть-чуть не попав по утке, которая перескакивает через тарелку. – Первый, кто поз-з-звонит в колокольчик, будет делить мяс-с-со!
Комнату сотрясает кошмарный вой, когда кому-то удается оторвать жертве ногу. Утка хромает прочь, пока сразу несколько преследователей обгладывают косточку. Она взбирается на висящую в воздухе бутылку и взлетает, безумно хихикая. Утка поддразнивает охотников, отрывая от своего тела куски и бросая их вниз.
Она хочет, чтобы ее съели.
В животе у меня что-то скручивается, требуя присоединиться к погоне и вселяя охотничий трепет. Ноги зудят от желания вскочить. Я подавляю этот порыв.
Все существа, способные летать, гонятся за уткой по воздуху с молотками в руках. Бескрылые лезут на стол или носятся по полу, спотыкаясь о тарелки и стулья. Они надеются, что кто-нибудь подобьет главное блюдо.
Я зажимаю рот, чтобы удержаться от крика или истерического смеха. Ничего не исключаю. Потому что мне начинает нравиться это безумие.
Плохо. Очень плохо.
Мой новый друг-хорек гладит меня по руке своими крошечными мягкими пальчиками.
– Славься, светлый ангел, – успокаивающе произносит
