Наверное, я должна радоваться, что Морфей так обо мне заботится. Но моя безопасность – второй вопрос. Он просто не хочет, чтобы его переиграли.
– Как только мы добудем стрижающий меч, ты освободишь Чешика. И держи смычок наготове. Чешик сам покажет тебе, что делать дальше. Всё ясно, Алисса?
Я не отвечаю и не смотрю ему в глаза. За последние несколько часов я с распростертыми объятиями приняла свою темную сторону: она показала мне, как можно манипулировать Морфеем. Равнодушие действует на него сильнее, чем гнев. Страшно жаль, что я не поняла этого раньше.
Но что толку соображать после того, как дело сделано?
– Пожалуйста, посмотри на меня, – умоляющим голосом просит Морфей.
И вновь попадает в мою ловушку – но уже слишком поздно.
– Я, как и ты, очень хочу, чтобы это скорей закончилось, – произносит он с подкупающей искренностью, способной растопить льды Гренландии.
Приподняв мою голову, чтобы я не могла отвести глаза, Морфей берет виолончельный смычок, который протягивает ему один из эльфов-рыцарей, и подает мне.
– Махнемся?
Я мрачно смотрю на Морфея и на эльфа, беру смычок и отдаю медвежонка. Помню, когда я впервые в жизни взяла в руки смычок, рядом со мной на коленках стояла Элисон. Она поддерживала виолончель, которая была в три раза больше меня, и направляла мою руку, помогая водить смычком по струнам. Инструмент плакал и жаловался – я никогда не слышала таких громких и душераздирающих звуков. Это было всего за несколько дней до того, как Элисон оказалась в лечебнице. Из-за Морфея.
– Всё получится, – уверяет Морфей и проводит пальцами по моему виску, не стесняясь присутствия эскорта.
Должно быть, он чувствует, что мне грустно: Морфей очень ласков.
– Чеширский кот хочет снова стать целым. Ты просто поспособствуешь этому. Сыграешь роль моста.
Я не отвечаю, потому что внимательно разглядываю смычок. Он шире, и изгиб у него больше, чем бывает в норме. Я поворачиваю винт, чтобы слегка ослабить волос, постукиваю смычком по полу и встречаю выжидающий взгляд Морфея.
– Готово.
Руки в перчатках взмокли, и я едва сдерживаю дрожь, охватившую все тело. Прежде чем Морфей успевает повернуть ключ в замочной скважине, я хватаю его за запястье.
– Мое желание!
Он хлопает себя по карману брюк, и на губах у него появляется хищная улыбка. Он вспоминает наш поцелуй, но лично я думаю совсем о другом и не желаю погружаться в воспоминания вместе с ним.
– Ты отдашь мне мое желание? – напоминаю я.
– Клянусь жизненной магией. Отдам, когда настанет нужный момент.
Я становлюсь у Морфея за спиной. Повинуясь взмаху его руки, солдаты выстраиваются в виде буквы V слева и справа от меня. Дверь со скрипом открывается, темноту прорезает луч света. Нас окутывает теплая вонь. Пахнет так, будто кто-то забыл в сауне пирог с устрицами и квашеной капустой. Смысл слова «свирлепый» становится мне совершенно ясен. Зажав нос, я подавляю приступ тошноты.
Дверь открывается шире, и наши тени заслоняют свет. Но даже в полумраке я вижу, что потолок в этой комнате почти такой же высокий, как в «Подземелье», и вся она вдвое больше нашего огромного скейтпарка. Под потолком тянутся небольшие окна, пропуская тонкую серебристую дымку. Света ровно столько, сколько надо, чтобы различать очертания предметов, но не более того.
По описанию Морфея я смутно представляю себе планировку комнаты. Брандашмыг прикован к задней стене толстой цепью. Она достаточно длинная, чтобы он мог дойти от своего логова до возвышения, на котором лежат меч и корона, но это предел. Сторожа бросают брандашмыгу еду, стоя в дверях, вне досягаемости языков чудовища. Мои глаза постепенно привыкают к темноте, и я различаю контуры возвышения. На нем что-то вроде кафедры, в которой прорезано отверстие. Внутри горит свет, и из середины бьет мягкий желтый луч, освещая стеклянную витрину наверху. Вся конструкция похожа на маленький маяк. За стеклом, на бархатной подушке, лежат алая корона и сверкающий серебристый меч. Он похож на ножик, которым папа разделывает свежую рыбу; лезвие и рукоять на вид не длинней, чем в полруки. Это, скорее, кинжал, чем меч.
Массивная цепь тянется по полу, уходя в темноту за возвышением. Слышится чье-то фырканье, которое перерастает в низкий, продирающий по спине рык.
В горле у меня комом становится страх. Но Морфей шагает за порог, и я волей-неволей следую за ним. Разум приказывает развернуться и бежать. Но вместо этого я заставляю себя идти за Морфеем. Стражи и рыцари становятся вдоль стен, прижавшись спинами к камню и держа наготове мечи и копья, хотя оружие бесполезно. Шкуру брандашмыга нельзя разрубить.
Если чудовище нападет, вся надежда на то, что им удастся ранить его в язык. Тогда они успеют сбежать.
Мы с Морфеем подбираемся к возвышению. Стиснув в руке смычок, я жду сигнала. Сердце так и бьется. Брандашмыг, видимо, тоже это слышит, потому что вытягивает язык – на разведку. Склизкий, похожий на змею, он ползет мимо, оставляя за собой блестящую дорожку слюны.
Морфей заслоняет меня крыльями, и мы вместе отступаем в сторону, когда язык возвращается обратно. Прижавшись к спине Морфея, я чувствую, как напрягаются его мышцы.
– Спокойно, Чешик, старина, спокойно, – шепчет он.
Морфей не только борется со страхом, но и успокаивает неугомонный дух кота. Чешик, видимо, почуял свою вторую половину, и ему не терпится с ней соединиться.
Мы приближаемся к возвышению, и Морфей подсаживает меня, в моем громоздком платье, в то самое мгновение, когда брандашмыг вываливается из темноты и оказывается в пятне лунного света. Один из карточных стражей испуганно ахает, и чудовище ковыляет в его сторону, неуклюжее и громоздкое, как товарный вагон, оторвавшийся от поезда. Только в три раза больше.
Мы с Морфеем подкрадываемся к стеклянной витрине. Чудище поворачивает голову в нашу сторону, гремя цепью. Держась за руки, мы замираем.
Молочно-белые глаза скользят по мне, не в силах сфокусироваться. Меньше всего я ожидала увидеть такое. Серая носорожья шкура, покрытая ямами и буграми, треугольная кошачья голова с клыками, как у саблезубого тигра, огромные ноги, выгнутые
