Морфей ослабляет хватку на моем запястье, когда мы подходим к витрине, и передает мне медвежонка. Он возится с ключом и замком. Повинуясь какому-то рефлексу, мои крылья трепещут. Я вздрагиваю и замечаю встревоженный взгляд Морфея, но уже слишком поздно.
Движение привлекает внимание брандашмыга. Он издает рев, и его зловонное дыхание окутывает нас горячим облаком, влажным, как летняя гроза.
Оказавшись без всякой защиты, я визжу в ответ так, что у меня чуть легкие не рвутся.
Морфей отпихивает меня за спину, когда к нам устремляются три языка. На конце каждого из них – змеиная голова, которая разевает беззубую пасть и шипит. Они похожи на гигантских угрей, но не таких мирных и красивых, как мои домашние любимцы. Я чуть с ума не схожу, когда один из языков оказывается совсем рядом с лицом Морфея. Тот пригибается, но языки обвивают его вокруг пояса и лодыжек. Морфей падает на колени; его подтаскивают к краю возвышения…
– Морфей!
Я напоминаю себе, что беспокоюсь только за свое желание. Но стоит увидеть Морфея беспомощным, как во мне пробуждается маленькая девочка, которая некогда с ним дружила. Охваченная ужасом, она выбирается из глубины моей души. И тогда я отбрасываю смычок и кидаюсь к Морфею.
Я приземляюсь животом в лужу вонючей слизи. Кринолин колыхается надо мной.
– Хватайся! – кричу я, цепляясь за пальцы Морфея, но он отталкивает мои руки.
– Нет, Алисса! Это не главное! Возьми меч! Освободи улыбку!
Языки стаскивают его с возвышения и подтягивают ближе к слюнявой пасти. Один из языков, обвившись вокруг пояса, прижимает крылья Морфея к спине. Шляпа летит наземь.
Я кое-как встаю, путаясь в юбках и шатаясь. Едва обретя опору под ногами, я возвращаюсь к витрине и поднимаю стекло. Рукоять стрижального меча кажется теплой даже сквозь перчатку. Каждое мое прикосновение оставляет светящиеся синие отпечатки на серебристом металле.
Чей-то крик вновь привлекает мое внимание к схватке. Грациозные и смертоносные, эльфы-рыцари прыгают на спину брандашмыга и тщетно полосуют его шкуру мечами. Карточные стражи тоже бросаются в бой. Они выделывают замысловатые акробатические трюки, выстраивая башню выше головы чудища, а потом опрокидываются и на лету колют копьями змееобразные языки.
Их совместные усилия помогают Морфею освободиться от языка, который держит его поперек тела. Он падает на пол и бьет крыльями, борясь с оставшимися двумя языками, которые тащат его за ноги. Брандашмыг начинает метаться. Карточные стражи разлетаются, как листья на ветру, и ударяются о стены.
Чудовище бьет задом, скинув трех эльфов. Они падают на пол без сознания, и их мечи лязгают о камень.
Я понимаю, что надо торопиться. Схватив стрижальный меч, я поддеваю нитки на животе у медвежонка. В прореху вылезает набивка, и я вижу, как что-то пытается сквозь нее пробраться.
Морфей отчаянно кричит. Рыцари и карточные стражи валяются на полу – без сознания, раненые и мертвые. Склизкие языки обвиваются вокруг Морфея и поднимают его вниз головой. Нижняя челюсть брандашмыга отвисает, открывается пасть, похожая на бездонную пропасть. Зверь готов проглотить добычу целиком…
Чеширский кот еще не появился из своей тюрьмы. Засунув медвежонка за корсаж, я хватаю смычок и стрижальный меч и поднимаюсь в воздух, в кои-то веки не обращая внимания на высоту. Зависнув над рычащим чудовищем, я кричу Морфею:
– Лови!
Свесив меч над протянутой рукой Морфея, я выпускаю его.
Он ловит меч за рукоятку и трижды взмахивает им, отрубив одну из змеиных голов. Чудовище ревет и выпускает Морфея; тот немедленно взлетает. Брандашмыг, воя, уползает в свое логово.
Растрепанный, в измятой одежде, покрытой слизью, Морфей сует маленький меч в нагрудный карман и кивает и знак благодарности. Мы вместе спускаемся. Едва мои ноги успевают коснуться земли, как медвежонок за корсажем дергается и тащит меня к логову.
– Чешик пытается соединиться с другой половиной! – кричит Морфей.
Такое ощущение, что я попалась на удочку и теперь кто-то подтягивает леску. Морфей хочет схватить меня за руку, но поздно. Я оказываюсь в логове, где ждет брандашмыг. Мои колени слабеют, когда он, рыча, приближается. Обезглавленный язык волочится по полу, истекая зеленой кровью.
– Освободи улыбку, Алисса!
Морфей ныряет в логово, чтобы отвлечь чудище. Дрожа с головы до ног, я вытаскиваю игрушку из-за корсажа и бросаю ее на пол. Из распоротого шва вырывается оранжевое сияние. Брандашмыг, как зачарованный, перестает рычать.
Стиснув в руке виолончельный смычок, я смотрю и удивляюсь…
Оранжевое пятно растет. Сперва оно размером с монетку, потом с футбольный мяч. В центре появляются изумрудно-зеленые глаза с вертикальными зрачками, следом круглый нос. И наконец я вижу улыбку – ослепительную, как у сестры Поппинс в лечебнице, и обрамленную усами.
В брюхе брандашмыга в ответ тоже вспыхивает оранжевый свет, озаряя непереваренных жертв чудища. Силуэты каких-то крылатых созданий, больших и маленьких, порхают внутри, отбрасывая тени на стенки желудка.
Зверь замолкает и низко опускает голову, догадавшись, что у него в животе что-то происходит. Оранжевая голова Чеширского кота поворачивается ко мне и превращается в песочные часы. Усы вытягиваются вертикально, поверх зубов. Это струны.
Виолончель…
– Ты – мост, – напоминает Морфей. – Укроти зверя.
Я протягиваю руку к висящей в воздухе оранжевой виолончели, прислоняюсь к стене, провожу смычком по усам и начинаю играть простую песенку, которую мы обычно играли в оркестре для разминки. Но из-под смычка вылетают совсем другие ноты. Голос Чеширского кота выводит грустный и заразительный мотив, и вскоре я принимаюсь подпевать, в то же время продолжая аккомпанировать, хотя в жизни не слышала этой мелодии.
У брандашмыга тяжелеют веки. Ноги подгибаются, не в силах больше удерживать вес туловища. С громким шуршаньем он валится на бок и издает храп. Оранжевый свет поднимается по пищеводу, покинув темницу, полную крылатых теней.
Морфей приземляется и обнимает меня одной рукой. Брандашмыг, продолжая спать, икает и выпускает сияющий оранжевый пузырь. Моя «виолончель» высвобождается, чтобы соединиться со своей
