Пикси говорят на странном жаргоне. Они хотят знать, не потерялась ли я.
– Это не Алиса, с-с-слепой, – шипит второй, прежде чем я успеваю ответить. – Только думатели ряютсяпоте здесь. Думатели и нутыми.
Я иду по проходу дальше, слишком поглощенная своими заботами, чтобы участвовать в разговоре.
Жук-кондуктор что-то царапает в своем блокноте, болтая с тремя оставшимися пассажирами. Они круглые и пушистые, с глазами на длинных ворсистых стебельках, которые больше похожи на кроличьи уши. Они наблюдают за мной, пока я прохожу мимо. «Уши» поворачиваются, и глаза растут.
Самый толстый из трех чихает в ответ на какой-то вопрос кондуктора, и от его меха поднимается облако пыли.
– Чертовы пыльные зайцы! – восклицает кондуктор, достает из чехла на поясе пылесос и принимается чистить свою ковровую шкуру.
Я сажусь в никем не занятом переднем ряду и съеживаюсь у окошка в ожидании кондуктора. Он должен был кое-что проверить – утраченные воспоминания, которые мне нужно увидеть. Не мои. Я хочу посмотреть эпизоды из чужой жизни.
Маму мучает совесть, что она посмотрела папины воспоминания втайне от него. Поэтому я очень осторожна. Но та, в чье сознание я собираюсь вторгнуться, не заслуживает моего уважения. Она жестока и мстительна. Она чуть не похитила мое тело, разорвала жизнь пополам и почти уничтожила Страну Чудес.
Морфей всегда говорил, что у каждого свои слабости. Будь он здесь, он велел бы мне найти слабость Червонной Королевы, чтобы, встретившись с ней вновь, я бы могла одержать верх.
Именно это я и намерена сделать.
Пылесос кондуктора завывает, заглушая споры, чиханье и шорох вокруг. Я откидываюсь на спинку и рассматриваю люстры, сделанные из светлячков – каждый длиной в половину моей руки. Они соединены друг с другом латунными цепочками. Сияющие насекомые движутся в воздухе, отбрасывая пятна желтого света на стены, обитые алым бархатом. Я наклоняю голову и смотрю в окно. Темноту рассеивают лампы, тоже из светлячков, которые вращаются на потолке тоннеля, как блестящие колеса обозрения.
Я подавляю зевок. Сил нет, но при этом я настолько взвинчена, что не могу задремать. Как будто я не в состоянии определить свое место во времени и пространстве. Всего лишь вчера я сидела за столиком во дворике психиатрической лечебницы и пыталась хитростью скормить папе грибок, который должен был его уменьшить. Как будто это произошло давным-давно – но и вполовину не так давно, как те времена, когда я обнимала маму… спорила с Морфеем… целовала Джеба. Я скучаю по маминому запаху. После работы в саду от нее пахло вскопанной землей и цветами. Скучаю по украшающим глаза Морфея драгоценным камням, которые переливались радугой эмоций, когда он поддразнивал меня. Скучаю по отрешенному виду Джеба, который всегда появляется у него на лице, когда он рисовал.
Мелочи, которые я некогда принимала как данность, сделались бесценными сокровищами.
У меня урчит в животе. Мы с папой не завтракали, а желудок подсказывает, что пора обедать. Я сую руку в карман передника, надетого поверх жесткого и запачканного больничного халата, и перекатываю между пальцев оставшиеся грибы. Я такая голодная, что готова съесть один из них, но не стану. Скрытая в грибах магия, которая уменьшила нас, чтобы мы могли лететь на бабочках, вернет нам прежний вид, когда мы закончим. Нужно сохранить грибы.
В стекле виднеется мое отражение – синее платье, белый передник, растрепанные светлые волосы с темно-рыжей прядкой с одной стороны.
Первый пикси был прав. Я – настоящая Алиса.
Алиса из кошмара.
Безумная, жаждущая крови.
Когда я найду Червонную Королеву, она будет умолять, чтобы я ограничилась головой.
Я фыркаю и тут же становлюсь серьезной, когда кондуктор выключает пылесос. Он поправляет свою черную фуражку и ковыляет на двух из шести ножек, похожих на палочки. Остальные две пары служат руками. В них он держит блокнот.
– Ну? – спрашиваю я, глядя на него.
– Я нашел три воспоминания. Давних. Когда она была еще молода и не замужем. Прежде чем она стала… – кондуктор оглядывается и понижает голос до шепота, – королевой.
– Отлично.
Я начинаю вставать, но тут же плюхаюсь обратно, когда он толкает меня тонкой ножкой в плечо.
– Сначала ты уничтожила один путь в Страну Чудес, заставив меня нянчиться с пыльными кроликами и вонючими пикси. Теперь ты хочешь, чтобы я подверг свою жизнь опасности, показав тебе… – кондуктор разглядывает сидящих позади пассажиров, и его скрещивающиеся челюсти дрожат, – ее интимные воспоминания?
Его шепот сопровождается щелканьем, словно кто-то хрустит пальцами.
Я стискиваю зубы.
– С каких пор подземцы уважают чью-то личную жизнь? Это же не вписывается в ваш этический кодекс. Точнее, большинство из вас вообще не в курсе, что такое этика.
– Я знаю всё, что надо! В том числе – что она не простит.
Кондуктор избегает называть ее по имени.
Я следую его примеру.
– Она не узнает, что это ты мне показал.
Кондуктор листает блокнот и что-то неуверенно записывает.
– Есть еще одна проблема, – произносит он уже громче. – Эти воспоминания – отказники.
– В смысле?
– Ее никто не заставлял забывать. Она сама предпочла это сделать. Выпила зелье забвения.
– Еще лучше, – говорю я. – Она по какой-то причине их боится. Вот и прекрасно.
Щелканье усиливается – у кондуктора трясутся челюсти.
– В идеале, ими можно воспользоваться как оружием. Отвергнутые воспоминания окрашены летучей эмоциональной магией. Они желают отомстить тому, кто их породил, а потом выбросил. Но тебе придется отнести воспоминания к ней, предварительно усыпив их и удерживая в своем сознании. Ты полукровка – и потому недостаточно сильна.
От его пренебрежительного тона я ощетиниваюсь.
– У смертных свои способы держать воспоминания спящими. Они их записывают, чтобы прошлое не занимало голову. Мне просто нужна тетрадка.
Кондуктор держит ручку в дюйме от моего носа.
– С зачарованными воспоминаниями это не сработает, разве что ты запишешь их на зачарованной бумаге. К сожалению, о такой волшебной тетради я и не слыхивал. А ты?
Я гневно и молча смотрю
