Кондуктор, взвизгнув, пятится, когда люстра плывет к нему по воздуху. Ее металлические щупальца движутся изящно и в то же время угрожающе. Я пригибаюсь; цепи обвивают кондуктора и прижимают к стене, сбив фуражку. Болты втыкаются в стену, и вся конструкция превращается в гигантскую железную сеть. Жук взят в плен, его ножки болтаются над полом.
Светлячки летают вокруг, испуская слабое сияние.
Стиснув зубы, я достаю из-под упавшей кондукторской фуражки ключ и пакетик арахиса.
– У вас новая королева, – говорю я, гневно глядя на жука. – Из-за того, что в моих жилах течет человеческая кровь, я могу творить магию и не бояться железа. Так что Червонная Королева ничего мне не сделает.
Я шагаю к двери.
– Подождите! – умоляюще зовет кондуктор. – Простите мою дерзость, ваше величество. Вы совершенно правы. Но я кондуктор. Я должен защищать потерянные воспоминания от безбилетников. Освободите меня, прошу вас!
Я поворачиваюсь на пятке, чтобы взглянуть на остальных. Они выглядывают из-под сидений – взъерошенные, с вытаращенными глазами и поджатыми хвостами, – чихая и дрожа от страха.
Пленник скулит, когда в него летит пакетик орешков. Он застревает среди цепей, в пределах досягаемости левых лапок жука.
– У кондуктора обеденный перерыв, – говорю я пассажирам. – И если кто-нибудь покинет свое место – не важно, по какой причине, – то будет иметь дело со мной. Ясно?
Пассажиры отвечают дружным кивком и осторожно вылезают из-под кресел. Я чувствую легкое удовлетворение.
А потом, улыбнувшись, поворачиваю ключ и открываю дверь, ведущую в прошлое моего врага.
2
Спуск
Как только я закрываю за собой дверь, моя уверенность тает.
Купе маленькое и без окон. Над кремовой кушеткой висит шпалера цвета слоновой кости, рядом стоит высокая напольная лампа, освещающая клетчатый пол.
Лунное печенье, как положено, лежит на тарелке и издает запах миндаля. Хоть я и голодна, но не могу съесть ни кусочка. Здесь всё чересчур знакомо.
Здесь я обнимала Джеба и маму и чувствовала их любовь в ответных объятиях. Теперь мои руки ноют от тоски.
На противоположной стене – красные бархатные занавески, которые готовы раздвинуться и показать обрывки чужого прошлого. В этом поезде я видела историю любви моих родителей и воспоминания Джеба. Я вошла в их головы и ощущала чужие эмоции, как свои.
Я почувствовала, как изменилась мама, когда отказалась от рубинового венца, чтобы дать папе шанс на жизнь… я даже видела, как Морфей помогал ей – он пронес папу через портал в человеческий мир, хотя ради этого ему пришлось подвергнуть риску свои тщательно разработанные планы. Я узнала о благородстве и смелости Джеба, который отказался от собственного будущего, чтобы спасти меня.
Столько жертв было принесено. Я бы отдала что угодно, чтобы повернуть время вспять и всё исправить. Но оно безжалостно.
«Время… В Стране Чудес оно не властно. Пусть это служит для тебя надеждой. А теперь соберись. Надо приготовиться к встрече с Червонной Королевой». Так сказал Морфей в тот вечер, незадолго до выпускного бала, за несколько часов до того, как всё рассыпалось. Его голос звучит так отчетливо, как будто Морфей на прямой связи с моим сознанием. Но это невозможно: нас разделяет железный купол. И все-таки неудивительно, что его послание эхом звучит в моей душе, когда я балансирую на грани. Ведь он хранитель мудрости Страны Чудес, страж всего безумного и смелого.
Джеб – мой якорь; он напоминает мне о сострадании и не дает забыть о том, что наполовину я человек. А Морфей – ветер, он тащит меня, вопящую и отбивающуюся, на вершину скалы, спихивает вниз и наблюдает, как я парю на развернувшихся крыльях. Когда Джеб рядом со мной, мир напоминает холст, нетронутый и приветливый. Когда я с Морфеем, мир – безумная игровая площадка, которая тянет сильнее любого магнита.
Джеб и Морфей занимают разные половины моего сердца, а вместе служат мостиком между человеческим миром и Страной Чудес. И я не знаю, что с этим делать. Если мой папа не обретет утраченные воспоминания, у меня, может быть, никогда не будет шанса найти ответ.
Впервые за несколько недель на глаза наворачиваются слезы. Я так хорошо наловчилась скрывать отчаяние. В психиатрической клинике это было частью спектакля – изображать тупое равнодушие. Но чувствовала я себя совершенно иначе.
Борясь со слезами, я вскидываю голову. Морфей сказал бы, что я королева, а королевы не плачут. А Джеб – «Держись, спортсменка».
И они оба правы.
Я поворачиваю колесико на стене, чтобы приглушить свет. Занавески раздвигаются, и я вижу киноэкран. «Представь ее лицо, глядя на пустой экран, – велел кондуктор, когда я была здесь месяц назад, – и ты переживешь чужое прошлое так, как будто это происходит сегодня».
Удивительно, как легко я вспоминаю лицо Червонной Королевы – в виде одного из рисунков, сделанных мамой на полях «Алисы в Стране Чудес». Такой она была, прежде чем маленькая Алиса прыгнула в кроличью нору, прежде чем неверный муж нанес Королеве незаживающую рану… прежде чем предал ее. Такой она была, пока еще не носила венец.
Экран освещается, я разлетаюсь на тысячу кусочков и собираюсь воедино на экране, в теле Червонной Королевы. Теперь я смотрю ее глазами.
Она еще маленькая – лет десяти, по человеческому счету. Хотя дети в подземном королевстве не такие, как на земле, – они умнее и циничнее, им недостает невинности и воображения. Девочка прерывисто дышит, бегом следуя за шайкой пикси. Они волокут мертвое тело, завернутое в алый бархат. Пикси не останавливаются, пока не добираются до кладбища. На защищенной земле им ничто не грозит.
– Подождите! Верните ее! – кричит Червонная Принцесса.
Она чуть не падает, споткнувшись о платье, а потом хлопает крыльями и отрывается от земли. Она приземляется у ворот в ту самую секунду, когда они закрываются. Стоя там в одиночестве, девочка заглядывает сквозь решетку. Из лабиринта кустов появляется Первая Сестра. Из-под подола мелькают восемь
