В общем, у каждой сволочи тут свой подобный островок – райский сад, им самим придуманный, по крупицам собранный из всех самых лучших впечатлений той жизни, – пояснил еще раз Толя. – Или деревенька, даже городишко. А не был бы я Толя, а какой-нибудь Урум Басар Султан Бек Оглы, то летали бы мы сейчас с тобой на ковре-самолете над песчаной пустыней, любовались бы оранжевыми закатами. Слушай, а города у нас какие попадаются… Но это, правда, не мое. Мне здесь хорошо – в сказочке этой. Вот подрастешь, окрепнешь, и у тебя процесс пойдет. Все лучшее постепенно вспомнишь, детские впечатления воскресишь в себе и начнешь свой рай строить. Ах, да, ты же детдомовский. По этой причине, братец мой, каша в твоей голове. Ты, считай, почти что земной, прежний. Но ничего, всему свое время, которого здесь не существует. А потом, может, из фильмов детства да из прочитанных книжек чего-нибудь наскребешь.
– Насчет каши – точно. У меня, правда, в голове не только каша, но и подливка грибная. Грибы, правда, какие-то сомнительные, – проворчал я беззлобно и сосредоточился на невиданных красотах, проплывающих под нами. Какие-то люди в средневековых одеждах – крестьяне – махали нам с земли своими шляпами и чепчиками, задрав головы. От простиравшейся сверху картины у меня внутри разлилась настоящая волшебная музыка – все эти зеленые холмы, замки, развалины крепостей, оливковые рощи, мельницы. Кажется, под нами по узкой тропе проскакал рыцарь в доспехах на серебристом коне. Я слышал, как звенел металл доспехов, и стучали копыта. Наверняка бутафорные, как давеча Толя пояснил – и конь, и рыцарь. Так, для колориту, – пронеслось в моих фантомных мозгах.
Глава 5
Вечером (а дивные летние вечера к Толе в райский край тоже приходили иной раз – как же без них) мы отправились пешком в деревню. Ходьбы было ровно столько, сколько хотелось идти – ни больше, ни меньше. Не буду повторяться, какие чудные места по обе стороны дороги нас сопровождали и как приятно было идти. Наконец, появились кой-какие домики, а в стороне от дороги я увидел небольшую таверну. Когда мы к ней подошли, как-то быстро стало темнеть, и все небо обсыпалось крупными звездами. Не помню, чтобы видел такое в той жизни, не доводилось. Почему-то я стал различать целые планеты и даже одну с кольцом разглядел – Сатурн, что ли? Все они были яркими и красочными. И луна была – сойти с ума. На небольшой площади возле таверны горели факелы, освещая стоящие на улице длинные дубовые столы. За столами на таких же длинных лавках сидели веселые простолицые люди. Они оживленно и весело ели и пили, смеялись, пели застольные песни. Хаос яств и кувшинов с напитками царил на дубовых столах. Когда я поравнялся с одним из факелов, то специально сунул в огонь руку. Ничего не почувствовал, жареным не запахло. Однако, неподалеку на углях, как ни в чем не бывало, вертелась баранья туша, как будто по земным кулинарно-физическим законам покрываясь аппетитной золотисто-коричневой корочкой. Тонкий аромат жаркого щекотал мои голограммные ноздри. Деревенский оркестр играл потрясающие мелодии, под которые хотелось петь и танцевать. Люди были одеты в какие-то средневековые или сказочные одежды – такие, как на картинках старых детских книг про Золушку, кота в сапогах и Красную Шапочку. Я вдруг обнаружил на себе такую же сказочную одежду, то есть, платье – как раньше называли и мужской наряд. И даже шляпа с пером чудесным образом оказалась на моей голове, а также черные сапоги из хорошей кожи. Толя, как есть, оставался при своем ангельском белом балахоне-сорочке. Ему, видимо, можно было. Красавицы-девушки ловко разносили большие глиняные кружки с чем-то упоительным. Невозможно все это назвать спектаклем, когда ты сам становишься героем театральной пьесы, не видя уже ничего постороннего. С этими людьми-декорациями можно было даже запросто перекинуться парой слов, пустыми фразами, спросив «как дела», получить какой-то шуточный и остроумный ответ. Насчет длинных бесед – не знаю, можно ли о чем-то трепаться подолгу с манекенами этими заводными. Поэтому, видимо, нас с Толей хозяин заведения – толстый мужичок, вылитый Евгений Леонов, – посадил за отдельный стол, поджидавший чуть в стороне от шумной компании местных крестьян и прочих простых людей. Какое-то фантомное чувство голода тотчас овладело мной, когда девушки стали обставлять наш стол аппетитными деревенскими лакомствами, тоже, соответственно, нематериальными. Но, как говорится, хрен отличишь. Толя изловчился и ударил одну из девиц ниже спины, а та, наигранно охнув и нисколько не оскорбившись, увильнула свой зад от руки шалуна.
Я держал руками ароматную, горячую, но не обжигающую пальцев и рта баранью ногу, удивляясь ее мягкости и странной особенности не застревать между зубов. Простое крестьянское вино (впрочем, какое же оно простое – оно было божественным) щекотало небо и разливалось в моих антиматериальных сосудах по антиматериальным законам, делая мою заблудшую сюда душу все счастливей и счастливей. Ну а счастье, как известно, в чистом виде – просто состояние души и вроде бы нематериально. Почему же там, где я жил раньше, оно так сильно зависело от материи? А здесь как-то странно получалось: эта баранина и вино – материальны на вид. Но материи как таковой в раю быть не может – такой вот странный театральный реквизит окружал меня сейчас. А можно ли мое состояние сравнить с опьянением? Возможно, но лишь отбросив негативное, побочное, когда или не хватает, или явно лишку, что почти всегда сопровождало эти ритуалы в том мире.
А Толя меж тем что-то бубнил, то про Сталина, то про Троцкого, то про царскую семью, то про вторую часть романа Гоголя «Мертвые души» – ту, что автор сжег. Говорил, что, мол, здесь можно без проблем взять ее в библиотеке и почитать, и книжка эта даже с картинками того художника, который их не нарисовал, но нарисовал бы, если бы у Гоголя крыша не поехала. Ну и прочие утерянные в земном мире произведения искусств никуда не делись – туточки они. Даже утерянная библиотека Ивана Грозного – и она в полной сохранности здесь в раю, книжечка к книжечке, все, как новенькие. Насчет библиотеки я не стал интересоваться – где она, и что она из себя представляет. Успеется. Теперь уже легко было поверить всему. Потом Толик предложил, если
