Вдруг двенадцатью ударами в темноте пробили полночь часы какой-то невидимой башни. Ну, полночь должно быть тоже бутафорная, ибо Толя божился давеча, что времени здесь не существует. Видать время, башни с часами – тоже одна из нитей дивного гобеленового ковра из его детства. Толя, словно по сигналу, встал и молча куда-то удалился. Помочиться, что ли? – пронеслось в моих нематериальных мозгах. Хотя вряд ли: нет же здесь этой надобности. И я пожал плечами – пусть погуляет. Тотчас послышался стук копыт, и неподалеку от таверны остановилась небольшая карета, запряженная парой. Расторопный мальчик из трактирной обслуги подбежал к карете и помог выйти из нее стройной незнакомке. На ней был темный длинный плащ с большим капюшоном, в котором она прятала свое лицо и тем самым напоминала таинственного монаха-католика. Типа Золушка, – подумал я, но тотчас вспомнил, что, как правило, в 24.00 все более-менее правильные Золушки как раз-таки делают ноги, а эта таинственная особа только сейчас к полночи и подгребла. Впрочем, нет здесь поблизости ни дворца, ни принца (разве что принц – это я). Как-то быстро она потерялась из виду, но вдруг, через несколько мгновений, я почувствовал на своем плече чью-то женскую головку с мягкой копной чуть золотистых волос, отражающих огни горящих повсюду факелов и блеск ярких небесных светил.
– Наконец-то. Я так ждала тебя… – прошептали тихо ее губы, и я вспомнил этот нежный завораживающий шепот девушки по имени Ли. Какой-то электрический бальзам залил все внутреннее мое пространство от пят до макушки. Нет, Ли не была китаянкой. Она была той самой простой русской женщиной Лидой – моей сиюминутной супругой, из-за которой я стал вдовцом в двадцать с небольшим, которую я когда-то потерял, не успев толком понять всех вкусовых оттенков нашего незрелого брачного союза, прервавшегося так неожиданно. Впрочем, у меня уже тогда было ощущение, что этот брак ненадолго, даже если бы не было той самой трагедии. Тотчас я невольно поводил глазами, а нет ли где-нибудь рядом другой, обитающей в раю первой моей девушки Валечки, вспомнив, о чем меня предупредил Толик: когда-нибудь мне придется разделить себя на три части – каждой женщине по кусочку. Валечки не было. А Любочки и не должно было быть по понятным причинам – она еще там томится, ходит с мокрыми глазами, не снимая траурного вдовьего платка. А может я и неправ, уже начала улыбаться? Интересно день заканчивается. Слава богу, я не Дон Жуан, которого поджидала бы здесь целое стадо красоток, а вторая половина подтягивалась бы потихоньку вслед за остальными из мира того. Впрочем, возможно, что таких бабников в рай не берут. Предлагают еще раз родиться и исправить ошибочки. А то столько женских сердец разбито из-за подобных типов. Разве что Пушкин… Но он заслужил. Наконец, оглядевшись по сторонам, я убедился, что знакомиться со своими двойниками не придется – я был и оставался целеньким и пока таковым принадлежал своей первой законной супруге. И все же Валя с Любой? Появятся ли и они рано или поздно? Посмотрим. У каждой из них есть право на меня грешного, как и у меня на них, поэтому… А что поэтому, я пока не мог определить. Надо будет с Толей посоветоваться.
– Ли…
– Здравствуй, милый, здравствуй, Санчик, – сказала уже чуть громче она, слегка отстранилась, и, наконец, я увидел ее лицо.
Глава 6
Позже, оглядев ее всю, я был удивлен тому, что нельзя было бы примитивно назвать, например, изменением внешности в лучшую сторону, похорошением или омоложением, а скорее чем-то другим – наверно, возвращением к чему-то первоначальному идеальному или задумке творца – образу, лишенному пагубного воздействия всего того, чем калечит нас материальный мир. А этот пагубный процесс, как известно, начинается еще до зачатия, передается через родителей и предков, продолжает травмировать в утробе матери, при выходе на свет, и, в конце концов, вместе со всеми физическими невзгодами наше тело добивают известные негативные состояния души, социальные и прочие проблемы, к примеру, дефицит. Ли была такой, какой первоначально должна была быть в ее божественном понимании, или если бы
