Как-то неожиданно все вдруг перемешалось. Все цветное движение остановилось, и песня не допелась. Петя, словно через воронку, влился в замкнутое черно-белое пространство. После некоторого замешательства он нашел себя сидящим в аудитории вуза, до боли знакомой, где встретился с Женькой прошлым летом. Все, правда, было вокруг каким-то черно-белым и как будто более компактным, но, несмотря на это, – все равно тем несостоявшимся родным. Постепенно и цвета появились. В аудитории Петя был один, но вскоре открылась дверь и вошел незнакомый длинноволосый чувак, впрочем, более старшего, чем обычный студент или абитуриент, возраста. Да и на преподавателя он тоже не был похож. На нем был классный прикид – синие джинсы, футболка с иностранными надписями и какая-то необыкновенно красивая рубашка, небрежно наброшенная на футболку, а на плече висела замшевая сумка, тоже импортная. «Джордж Харрисон», – подумал Петя.
– Привет, Пит, – поздоровался незнакомец и плюхнулся рядом.
«Так меня звала Женька, откуда знает?» – промелькнуло у Пети в голове, и он нерешительно кивнул.
– Вы вообще кто, откуда меня знаете? – решился он все-таки спросить.
– Ну, я Алекс, то есть Александр, ты меня не знаешь. Ты, впрочем, это… выкать не обязательно.
– О’кей.
– Слушай, у меня с собой бутылка портвейна. Пить будешь? Ведь, небось, давно капли в рот не брал?
– Откуда ж тут – армия…
– Ну, тогда выпьем за скорейшее окончание этого противоестественного воздержания.
Алекс достал из сумки бутылку с этикеткой: Портвейн высшего качества N15, снял пробочку и передал бутылку Пете. Петя, вылив в себя некоторое количество темной жидкости, проанализировал свои ощущения и убедился, что находится в какой-то иной реальности. Да, знакомый вкус портвейна, но как-то приятно он влился внутрь. Каких-то обычных негативных ощущений он явно не почувствовал, а только сладкое тепло в груди и незнакомые приятные волны в конечностях и в голове.
– Как она там? – спросил он, вернув бутылку Алексу.
– Нормально. Слушает вражескую музыку и здорово бацает по клавишам.
– Представляю… А я вот тут сижу, жду писем… Любых – плохих или хороших. Да нет, уже давно перестал ждать. Молчание это убивает. Я ведь хотел уже…
– Знаем, знаем. Поэтому я здесь. Разобраться надо. Короче, вот мой совет: плюнь, служи спокойно, дотяни как-нибудь до дембеля, а на гражданке успокоишься – забурлит заново. Не то что бы забудешь ее, но все же сможешь устроить свою жизнь и, в конце концов, будешь доволен. Это ведь здесь в армии все так драматично воспринимается, а там вернется постепенно покой и равновесие, поступишь в другой институт, жизнь наладится, найдешь чувиху, влюбишься снова. А сейчас не терзай себя обидой. Это не только я, это ее просьба и совет. И вообще, она просила тебе морду набить за плохие мысли и идеи. Если тебя убьют или от болезни помрешь – это еще ничего, но только не сам себя… Это худший вариант. Именно это она просила передать. Зря ты девчонку проклинаешь. Не за что.
– Не за что? Ну, так хоть бы письмишко написала: так, мол, и так. А то присылает гонцов. – Петя вдруг внимательно посмотрел на незнакомца. – Она что, с тобой теперь? Старичка с прикидом нашла?
– Да брось ты, не смеши, вот еще… Я душа посторонняя. Я просьбу ее выполняю. А насчет ее вины перед тобой, так ты тут, брат, здорово ошибаешься.
– Я что-то ничего не пойму, хоть и вроде бы как сплю, мало ли что приснится. Хотя сон какой-то странный… Что ты все вокруг да около? Объясни, что происходит, что ж она сама-то не явилась?
– Она теперь далеко. А нить серебряная уже того – порвалась. У меня – еще нет. Поэтому я пока могу проделывать такие фокусы. Ну что ж, объясню. Видишь ли, после вашей последней встречи семейка их вся на даче своей угорела – вот и все. Теперь понимаешь? А ты писем ждешь. Прости, но джинсы твои – тютю. Родственнички Женькины под шумок забрали – никто ж не знает, чья это была драгоценность, думали ее – Женьки.
Петя в том состоянии, в котором находился, не мог пока адекватно реагировать на трагическое это объяснение всего, ради чего он давеча хотел стащить автомат и сделать нечто богу неугодное. Что-то еще удерживало его в равновесии, наверно, облегчение от этой неожиданной реабилитации Женьки. Но скорее все же голову тормозило то полуреальное состояние, в котором он пребывал – оно не давало до конца оценить трагическую новость. И вообще, можно ли этому верить сходу? Он молчал и наблюдал, как аудитория начинает постепенно терять цвета и очертания и очень хотел поскорее остаться один, уснуть нормальным глубоким сном, а уж потом все переваривать.
– Ну, все, я сваливаю, – заторопился Алекс и направился к выходу, тоже растворяясь на ходу.
– Подожди, а ты кто? Приведение, что ли? Ты вообще откуда? Оттуда? – показал пальцем в потолок Петя.
– Молодец, догадался. Так что, привет передать?
Спроси, может ли она присниться, ну хотя бы в обычном сне?
– Хорошо, передам, – пообещал Алекс и исчез, не дойдя до выхода из аудитории. А вслед за ним все вокруг стало рушиться. Петя схватил оставшуюся бутылку и залпом допил портвейн до конца – успел. Пустая бутылка растворилась в его руке.
Утром он долго спал обычным глубоким сном, удивляясь при пробуждении, что его никто не будит, что не нужно бежать и строиться, одеваясь на ходу. Все, что он испытал этой ночью, не то чтобы совсем забылось, но превратилось в какое-то странное и сильное впечатление, не покидавшее Петю весь день. Он понимал, что что-то важное он узнал, хоть и забыл к утру – нечто, связанное с Женькой. А следующей ночью она сама приснилась. Они долго во сне о чем-то серьезно разговаривали, и это был какой-то грустный и нежный цветной сон, а потом она попрощалась и исчезла. Петя тотчас проснулся с сильным сердцебиением. На часах было пять утра. Только теперь он понял, что Женьки уже нет на этом свете. Все стало понятным, даже вспомнился похожий на Джоджа Хариссона пришелец из
