Ты уверена, что хочешь меня усыновить? Своего мужа? Однако… Что ж, спасибо за доверие, – ответил я тоже как-то телепатически. – Если ты считаешь, что заслужил это, то я подумаю… Да, конечно, на самом деле и я того же хочу, зуд внутри меня становится все сильнее и сильнее, что-то во мне просится обратно, крепкая нить тянет, не дает освободиться и слиться с раем навсегда.
– О, как это было бы здорово. А в рай свой ты сто раз еще успеешь. Только я это… Должна тебе признаться, что собираюсь тебе-мужу, изменить. Но это ради тебя-сына. Ой, вру… Я ведь уже того… успела это сделать… Но это, прости, родной, так неожиданно для меня самой получилось, сама не знаю, как. Очень и очень стыдно… Ведь другие в это время еще ходят в черном и долго еще будут ходить. Боже, что же я наделала? Ничего себе – вдова. А ты, что ты на это скажешь? Но ведь зато у тебя будет папуля, если ты родишься в этот мир. Понимаешь, ведь он такой славный… Ах да, ты ведь его не знаешь…
– Нет, мне кажется, как раз знаю. Ведь вроде бы я сам все это… Нет, не волнуйся. Знаешь, пусть официально ты вдова новоиспеченная, но на самом деле это не совсем так, скорее – ты просто свободная женщина, ибо в отличие от посторонних ты знаешь, что на кладбище твоего мужа нет. Во всяком случае, сейчас, в этом состоянии ты это понимаешь. Ведь вот он я, твой супруг. Пардон, бывший… Так что это дело не касается никого – только вас двоих, ну и еще меня, конечно, тоже – в будущем. А остальные пошли нафиг, не их дело. Плюй на то, что люди скажут. Все получится, ты только держись за него, – сказал я уверенно, не понимая причин своей уверенности. – Кстати, очень правильно сделала, что поторопилась. Ну неужели это такое страшное преступление, если он не врубится в то, что не его ребенка ты ждешь? Ну, скажешь, преждевременные роды, соврешь. Подумаешь. Да ты и сама будешь сомневаться в том, от кого беременна, когда первый раз затошнит с опозданием и соленого захочется, ведь ты пока еще не знаешь о своей беременности, не поняла из-за горя своего. Странно, но я уверен, что этот дерзкий фокус – не грех вовсе. Кто-то подсказывает мне, что так нужно сделать, что все устроится, и ничто не нарушит осуществления этого оригинального плана. Чудны дела твои, господи, если ты, самое честное существо во всей вселенной, это придумал, а не Толик.
Кстати, ведь на самом деле получается, что я становлюсь не только матерью своего мужа, а ты сыном своей супруги, но еще получается, что ты одновременно отец самого себя. Фу, прямо патологический водевиль какой-то…
– Ага, круто выходит. Впрочем, думай все время, что отец – он, твой хахаль с перемазанным кончиком носа. Эта наша общая оригинальная идея одобрена кем-то свыше, так что все путем. Главное – мать это ты. А иначе захотел бы я вернуться? Ты знаешь, мне кажется, я снова начинаю тебя видеть в этой темноте. Только глаза мои становятся какими-то детскими, а в твоих уже сияет материнское милосердие.
– Подожди, еще не все… Открою тебе тайну. Это по поводу моей преступной вдовьей неверности. Ты, конечно, будешь смеяться, но я сплю… я сплю сейчас, именно сейчас в данный момент, не одна. Извини, но он там, в постели остался, горячий еще, дрыхнет, а я вот полетать решила после бурной грешной любви и нагло, задним числом, прошу разрешения на этот свершившийся вдовий грех у своего покойного мужа.
– Что? Что ты сказала? О, неверная! Ладно, я пошутил. А я что? Я даже очень рад. Это что-то все же значит. Задача решается, все сходится, как я тебе только что объяснил. Могу тебе справку выдать, что претензий не имею. Тем более ревность у меня напрочь пропала. Здесь в раю мы таких слов не знаем. Только у меня нет с собой ни ручки, ни бумаги. И нотариуса нет рядом.
– Придется поверить на честное слово. Значит, бить не будешь нас обоих? Так я пошла?
– Что, так вот и уйдешь? Ножками? И не обнимемся на прощанье?
– Спасибо тебе, милый мои. Теперь не нужно мне видеть беспокойные сны и по ночам летать. Да, неплохо было бы обняться, но ведь я облако, меня ветер уже гонит обратно в грешную постель. Да и ты здесь в этой мгле просто отражение души, тоже что-то вроде облака, возвращайся пока в свой рай. Узнаешь, наверно, что нужно сделать, чтобы все у нас получилось. Пока так. Но, наверно, я еще могу видеть про тебя-мужа сны. А к груди я могу тебя прижать тебя лишь младенцем и совсем уж скоро, уже следующей весной.
– А у нас в раю все время лето.
– Подумаешь… А у нас в квартире газ.
Глава 24
(последняя)
«Утром» сами собой раскрылись двери купе. К нам вдруг влетел пухлый амурчик с балалайкой и, зависнув на безопасном расстоянии, запел своим гнусаво-писклявым голоском, тренькая по струнам и гримасничая:
Ахтунг, ахтунг! Объявленье: Скоро будет отправленье. Сообщаем обстановку: Вы проспали остановку.Тотчас у входа в купе появилась наша советская проводница.
– А это еще что? Откуда такой взялся? – грозно спросила она.
Амурчик тревожно заметался по купе, но сумел вылететь прочь. Толик, как всегда, вздохнул, покачал головой и пробормотал:
– Вот, мать-чудородица, ну прямо никак без этих.
– Не бойтесь, не проспали, – успокоила проводница. – И не слушайте хулиганов. Вам, господа, выходить на следующей станции.
Я хотел было слезть вниз со своего спального места, но Толик вдруг сказал:
– Подожди, Константиныч… Ты вот что… Ты ведь давеча решил по-своему. Вернуться хочешь. В детство – нормальное с папой и мамой, с игрушками, подарками, с волшебным Новым Годом и дедом Морозом. Да, давеча, пожалуй, ты был прав в своих сомнениях. Надо, надо прожить такую жизнь. А потом –
