Теперь она ехала обок с ним, устремив взгляд за горизонт, выпрямив спину и управляя лошадью с мастерством, которое никак не вязалось с ее историей.
Пока они трусили по грязной дороге, вскоре сузившейся до тропы, Джерик молчал, будто набрал в рот воды. Но затем тропа нырнула в ущелье, пройти которое можно было только по одному, и Кель пропустил Сашу вперед, оставшись приглядывать за отрядом.
Джерик тут же присоединился к нему в конце процессии.
– Я думал, вы найдете ей работу в Иноке, – мягко заметил он, не сводя глаз с худощавой Сашиной спины.
– Отвезу ее в Джеру, – мрачно ответил Кель. – Разве ты не этого хотел, лейтенант?
– Да, но… Я видел, как вы покидали ее покои этим утром.
– Следи за языком.
– Если вы не собираетесь оставить ее при себе, – возмущенно сказал Джерик, – нельзя ею пользоваться.
Дальнейшее заняло меньше секунды. Кель выхватил из сапога нож, и тот, прочертив в воздухе блестящую дугу, рассек щеку Джерика.
– Тебя предупреждали, лейтенант.
Джерик отшатнулся: рука на мече, лицо в крови, от былого нахальства не осталось и следа. Рана была пустяковой – по сути, царапина, – но Кель знал, что она глубоко задела воинскую гордость, и замолчал, подначивая юного офицера бросить ему новый вызов. У Джерика никогда не получалось держать язык на привязи. Кель его за это и любил, и терпеть не мог.
Джерик метнул в Сашу вопросительный взгляд, затем перевел его обратно на командира. Присутствие женщины в отряде уже вызвало раздор. Хоть Кель и не был Провидцем, эту ситуацию он предвидел. Ему нужно было заявить права на Сашу – ради блага своих же людей – или отпустить ее. И чем раньше, тем лучше.
– Она моя.
Брови Джерика поползли вверх, ладонь соскользнула с рукояти меча. Его конь переступил с ноги на ногу, разделяя изумление хозяина, и тот попытался вытереть кровь со щеки, но только еще больше размазал ее по носу.
– Ваша? – переспросил Джерик. В его голосе заметно поубавилось яда. – В каком смысле, капитан?
Черт побери Келя, если бы он сам это понимал. Но слова были произнесены, и желудок у него совершил знатный кульбит, прежде чем вернуться на место.
– В таком, что ты никогда не будешь лезть в мои дела, если они касаются Саши.
– Слушаюсь, капитан. Я передам остальным.
– Проклятье, Джерик! – Кель с трудом поборол искушение спихнуть его с лошади.
– Лучше, чтобы они понимали, – с притворной торжественностью заявил тот, и Кель снова выругался.
Джерик принялся тереть царапину, и Кель застонал, осознав, что Саша с отрядом уже перебрались через ущелье и теперь наблюдают за ними с другого конца. Он был уверен, что с такого расстояния их не могли подслушать, но повисшее между офицерами напряжение – и особенно кровь – трудно было не заметить. Кель поднял руку, зубами стащил с нее перчатку и приложил ладонь к щеке Джерика. Несколько гудящих нот – и нанесенная им рана исчезла бесследно, оставив на лице лейтенанта лишь подсохшие разводы и широкую ухмылку.
– Благодарю, капитан.
– Заткнись, Джерик.
* * *– Ты ранил Джерика. А потом исцелил, – сказала Саша спустя бесконечный час молчания.
– Да. – Кель знал, что этот вопрос последует.
– Значит, ты и даешь, и забираешь?
В ее голосе слышалось беспокойство. Келю хотелось спросить, что его вызвало – его гнев на Джерика или то, как беспечно он расходовал свой дар. Но он сдержался.
– Я наказал его… А потом простил.
– Почему?
– Потому что все люди заслуживают исцеления. – Келю хотелось ее поддразнить, но, похоже, попытка провалилась.
– К счастью, не всем требуется исцеление. – Саша нахмурила брови, и веснушки у нее на лбу собрались в дружном неодобрении.
Она не стала развивать эту тему или выпытывать у Келя подробности ссоры с Джериком, однако не позабыла о его предложении задавать вопросы. Всю следующую неделю она испытывала терпение капитана – и он, верный своему слову, отвечал, хотя сам бы предпочел слушать ее. Другие солдаты теперь держались поодаль, даря им с Сашей странное уединение, которым Кель не должен был так наслаждаться. Джерик явно уведомил их о притязаниях командира.
Главное, чтобы он не уведомил о них Сашу.
Кель при любой возможности возвращал спутнице ее же вопросы, стараясь не раскрываться слишком сильно, и она отвечала без промедления и уловок. Со временем Кель начал ловить себя на том, что тоже хочет знать о ней каждую деталь – пусть даже крохотную и на первый взгляд несущественную.
Путь от Инока до Янды представлял собой непрерывный медленный подъем; иногда тропа ныряла вниз, но только чтобы снова вскарабкаться вверх. Одна нерукотворная терраса сменялась другой, пока они не достигли уровня моря в центре провинции. Кель планировал заехать в Янду, совместив поиск вольгар с визитом к местному лорду, обогнуть холмы на границе с Дейном и, ненадолго углубившись в Голь, свернуть на северо-запад, обратно к столице.
На юге террасы неожиданно ныряли на полторы сотни метров, образуя крутой спуск к Такейскому морю – такому соленому, что по его поверхности почти можно было ходить. Янда тысячу лет богатела на добыче и продаже соли северным соседям. Море простиралось и на запад, и на восток, служа естественной общей границей между Яндой и Иноком, и в него же вливалась река Бейл. Кель рассудил, что в утесах и на пляжах вполне могут гнездиться вольгары, хотя питаться такой водой могли очень немногие создания. Такей подходил скорее глубинным тварям, чем птицелюдям.
Они почуяли запах соли, как только ступили на Яндарианскую равнину, тянувшуюся высоко над гладью моря. Разумеется, Сашу это немедленно вдохновило на новый залп вопросов.
– Суша или море?
– Суша. Море слишком изменчиво, – не раздумывая ответил Кель.
– А я люблю море, – вздохнула она.
– Ты его помнишь? – удивился Кель. Квандун был далековато от воды.
Саша кивнула:
– Я помню его так же, как помню, как читать, ходить или дышать.
