«Царствие Небесное»! Забудь, нах! Блажь это. Блажь! Никому ни на что не нужное, пустое умозрительное, утопичное мозгодрочилово.
Путь в пропасть? А это когда? О-о-о! На мой «век» хватит! А там – хоть трава не расти!
* * *– А-а-а-а!
Это началась новая атака штрафной роты. Бойцы побежали в ход сообщения, Шестаков выставил пулемёт на бруствер окопа, стал сосредоточенно долбить в сторону противника. Я подавал ему коробки магазинов. Ужасное неудобство – половина магазинов была на двадцать патронов. А что такое двадцать патронов для пулемёта? А перезаряжать как неудобно – высоко. Или пулемёт опускай, теряя из виду противника, или сам высовывайся, рискуя получить свинцовый приветик. Гуано Гуантаномо, а не пулемёт! Да и тяжеловат он для ручного пулемёта. ДТ всё же мне больше нравится. Хотя там тоже с этаким блином не всё радужно.
– Менять позицию пора! – крикнул я Шестакову, когда разорвались мины по бокам от меня. Одна справа, другая – слева. Немтырь отмахнулся от меня плечом, как от назойливой мухи, дёрнул ногой, чтобы пнуть, но я не дал ему шанса испытать удовлетворение – убрал себя с линии удара.
Я скукожился на дне окопа, втянув голову в плечи.
Взрыв! На меня падает земля кусками, сыплет песком.
Жив, архар! В этот раз его нога смогла пнуть меня. Постучал перевёрнутым магазином по каске, подал ему. Подал следующий, но он не взял, развернулся, сполз по стенке окопа на задницу, придерживая пулемёт.
– Ранен? – кинулся я к нему.
Ещё взрыв, опять кидает на нас мусор.
Он отрицательно помотал головой, рукой вытер потное лицо, размазывая грязь. Тяжело дышал. Оказалось – он не дышит, пока стреляет, чтобы прицел не сбивать. Отдышался, отхлебнул своего пойла, мотнул головой, типа идём, и нырнул в ход сообщения. Я закинул на плечи все свои манатки, ящик гранатный в руки. В нём ещё перекатывались патроны с гранатами. И побежал следом. Искать новую позицию.
Когда атака опять заглохла, я забил остатки немецких патронов по магазинам. Патроны ППШ снова ссыпал в карман. Они были в ящике вперемешку с винтовочными патронами немецкого калибра – без закраины. И сел на ящик отдохнуть.
Рота частично заняла первую линию окопов. Сейчас подтянутся отставшие, снова «ура!».
Странно, почему к противнику до сих пор подмога не подходит?
– У-ура-а-а-а!
Опять!
Шестаков вновь выставляет пулемёт, долбит по амбразуре пулемётной точки, в которую переделали каменный фундамент станционной постройки, пробив в кирпичной кладке дыру. Пули Шестакова выбивают красную кирпичную пыль вокруг факела пулемёта противника. Не удаётся его заткнуть. Надо правее передвигаться, но тогда и мы будем в пределах доступа этого пулемёта из амбразуры. Сейчас-то он нас не может достать.
Вижу – метнувшийся силуэт в ватнике, летящий к амбразуре комок, взрыв. Пулемёт продолжает долбить сквозь поднявшуюся пыль, но цепи штрафников уже поднялись, накатывают – огонь пулемёта стал неприцельный, пули идут выше голов.
Шестаков перезарядил пулемёт, но не стреляет – два бойца прижались спинами к выщербленной пулями кирпичной кладке. Кивнув друг другу, бойцы засовывают руки с гранатами в амбразуру, падают. Взрыв выбросил через амбразуру пыль и дым. Пулемёт заткнулся.
– Ура! – кричу вместе со всеми.
Бегу вслед за Шестаковым, гремя пустыми коробками магазинов.
В зачистке полустанка мы не смогли поучаствовать – злые штрафники добивали прикладами остатки сопротивления противника, пинками и прикладами сгоняя пленных в кучу, обыскивали их и потрошили трупы и рюкзаки. А мы прямым ходом идём мимо полустанка. Нас ротный послал на насыпь – ждать контратаки противника. Мы пролетели мимо мародёрства! Со злостью долбим ломами землю – окапываемся.
Контратаки – не случилось, чему я был безмерно рад. Нам принесли поесть, кучу патронов в узле из обгоревшей трофейной плащ-палатки. Но – не сменили.
– Ты стуканул? – со злостью спросил Шестаков.
– Ёжнулся? Когда?
Он зло сплюнул. Его фляга давно опустела. А трофеев нам не досталось – тут, на насыпи не было трупов.
* * *Ночью нас сменили. Я увидел тёмные силуэты приближающейся группы людей. Ночью я видел лучше большинства людей. Как там Даша говорила? Неверные глаза? Бл**ские, что ли? В темноте я вижу, как кошка, но днём яркий свет режет глаза.
– Немтырь, Дед, свои! – услышал я скрипучий голос ротного. И увидел его самого. – Не пальни с перепугу!
– Свои в такую погоду дома сидят, – буркнул я. Чем я не Матроскин? Хорошо хоть про телевизор не продолжил.
– Домой – только через Берлин, – проскрипел ротный, садясь на отвал земли, свесив ноги в отрытый до пояса окоп, повернул лицо куда-то назад. – Располагайтесь! А вы пошли со мной!
Это мы с радостью. Мы быстро освободили окоп расчёту пулемёта «максим». А нехило – семь человек на пулемёт! И они не штрафные. Воротники у них – не пустые.
– Молодцы, хорошо сегодня сражались, – сказал нам ротный, – выношу благодарность.
– От неё во рту не булькает, – буркнул Шестаков.
– Поговори у меня ещё! – цыкнул ротный, приставив свой кулак к носу Шестакова.
Хороша благодарность – пролёт в сборе трофеев!
– А ты, Дед, винтовку потерял?
– Потерял, – с полным отчаянием в голосе, по Станиславскому, ответил я. – Вот, подобрал, что попалось. Не с голыми же руками воевать?
Ротный стал хрюкать носом.
– Ладно, на! Это вам, – он скинул со своей спины заплечный мешок, передал мне. Там булькнуло. – Открывать – на ночлеге. Смотри, Дед, ослушаешься! На ночлеге!
Дед? Я – ослушаюсь? Хотел я уже возразить, но опять осадил себя. Не мне этот запрет. Только что ротный фактически назначил меня старшим в нашем пулемётном расчёте. Кто главный? Тот, кто распределяет материальные блага. Потому завхоз роты старшиной именуется. Что старший. У кого мешок? У меня. Так что, Немтырь, соси сосок – у нас глазок!
Пришли в остатки подвала станционной сторожки. Тут горела-коптила сплющенная гильза. При этом изменчивом свете, плясавшем на рядах спящих штрафников, и поужинали, чем ротный послал – кроме законных котелков с остывшей кашей, – две буханки хлеба, сосиски в банке, пачка галет, три банки тушёнки. Ананасы в банке. Охренеть! Ах да, бутыль мутного самогона. Это Шестакову. У него теперь не еда, а закусь.
– Хорош! Выпил полбутылки, остепенись! Моя это половина, чего ты не понял? Спи давай, баран!
Штрафные будни
Утром нас построили и погнали в тыл. Да-да, покормить забыли. Как придём, так пожрём, говорят.
Блин, хорошо, что Пяткин что-то намухлевал с моим телом, и то я начал потеть. А обычному человеку, как переть рюкзак с непосильно нажитым, две сумки с коробчатыми магазинами, полными патронов, ППШ тоже – не пушинка, пять гранат и ящик патронов немецкого калибра к
