Слышу хрип. Сердце замерло и с огромной силой бухнуло – так хрипят зарезанные люди. Один немец ждёт меня у левого угла, другой – у правого. А я – сверху! Ха! Падаю на одного из немцев, нож молнией пикирует сверху вниз. Пальцы мои, сжимающие рукоять ножа, – проваливаются в рассечённое тело. Противно. Не важно. Не обращаю внимания, подныриваю под автомат «левого» немца, влепляю ему оплеуху кулаком левой руки. Крутнувшись, как кукла, он оседает. Бухает граната за стеной. Огромным усилием воли сдерживаю сам себя и мой, не напившийся кровью, «меч-кладенец». Бью кулаком с зажатой в нём рукоятью в солнечное сплетение немца. Хыкает. Так он ещё и в сознании был! Пробиваю ещё и в печень. В лицо больше не бью. Вспомнил, что ротному немец нужен живой и говорящий. Вот и он. Сам пришёл.
И жизнь нашего парня забрал. Смотрю на бойца-штрафника. А он жив ещё! Нож немцев торчит из груди.
Целую секунду я метался от немца к парню, не зная на что решиться – добить немца или тащить парня? Или выполнить приказ ротного и дать умереть бойцу? Он всё одно не жилец.
Прости, ротный. Но не пошёл бы ты! Со своим немцем!
Уже занёс ногу, чтобы раздавить гортань немцу, как вспомнил историю про гуттаперчевого мальчика. Мой верный нож подсекает ахиллесовы сухожилия немца, ремнём его же автомата завязываю ему руки за спиной через его же автомат. Этому финту научили меня Лёлик и Болик. Финальным движением выщёлкиваю магазин.
Подхватываю тело парня на руки, как подхватывал свою жену, когда носил её через мост на свадьбе. Пока «форсаж» ещё действует – прыжками несусь в тыл. Так же я нёс лётчицу. Неприятные ассоциации. Василёк. Она умерла у меня на руках.
Парень тоже. Я его донёс до медсанбата. На пороге операционной он и испустил дух. Я рухнул на колени. Уткнулся в его лицо. Оно сразу стало именно таким, каким мне примерещилось ещё за ужином.
– Друг твой? – спросила растрепанная медсестра.
– Даже имени не знаю. Но его смерть – моя вина, – ответил я, положил парня на землю, чёрными от крови пальцами провел по лицу, закрывая глаза. Остались полосы. Выдернул нож немецкого разведчика. Сжал в кулаке.
– Это будет ритуальный клинок. Клянусь! Им я выпью не одну жизнь. Твоя кровь смешается с кровью врагов. Ты будешь отомщён! – прорычал я в лицо парню, развернулся и побежал.
Злость жгла меня. Злость на себя.
Бегу обратно. Далеко расположен медсанбат. А ближе – нельзя. Под огнём какое лечение? Пока я бегал туда-сюда и обратно, навстречу целая делегация. Довольный ротный. За ним – группа бойцов тащит носилки с немцем. Ротный улыбается мне:
– Ну ты и живодёр! Чем ты их? Как топором рубил! На живца решил ловить?
Последняя капля – упала. Переполненная чаша пролилась. Бью ротного в эту довольную рожу. Тут же на мне ловчими бульдогами виснут бойцы, отбирают ножи. Отдаю, чтобы не порезать, но сопротивляюсь попыткам меня завалить. Виснут ещё и ещё. Свалили.
– Связать, запереть! – хрипит ротный. Вытирает кровь рукавом, сплёвывает юшку, трясёт головой, как конь в упряжи. – Потом с ним разберусь. Увести!
* * *– Ну, и что мне с тобой делать? – скрипит ротный.
– Понять и простить, – пожимаю плечами я. – Сам виноват! В людях вроде разбираешься. Зачем спровоцировал? Не видел, в каком я состоянии?
– Не увидел, – кивнул ротный. – А ты чё так взбеленился?
– Жизнь того парня – моя вина. А ты «живца»! – укоризненно говорю ему.
– М-да! Обрадовался я – «язык» же! Разведбат не смог, а я смог! Наказал ты меня за гордыню.
Молчим. Он не говорит. Я подавно! Виновным себя не считаю. Чуть-чуть только.
– И что делать? Зла на тебя нет. Но прилюдно бить командира как-то не принято. За это штрафная рота.
– А мы где? В гвардии? Готов, так же прилюдно, извиниться. И даже позволить себя избить. Тоже прилюдно.
– Да на хрена? Чушь всё это! Пошли, довольно прохлаждаться. Дел невпроворот.
– Мир? – протянул ему руку.
Он поднял палец, но руку сжал:
– Должен будешь. Полковника немецкого!
– Губа-то не треснет?
– Не треснет! Она у меня прочная. Надоела мне эта штрафная история. В гвардию хочу. В егеря! Очки надо зарабатывать!
Меня даже передёрнуло.
– В егеря?
– Да! А туда кого попало не берут. Уже три рапорта подал. Чем я не командир штурмовой роты егерей?
– Их не распустили?
– Очумел, что ли?
– Так их командир вроде как погиб.
– И чё? Зато остальные – гвардия гвардии! Ты их форму видел?
– Видел.
– Да ты что? Когда?
– Летом.
– Да ты что? Они же как раз летом, в Воронеже, эсэс на лоскуты распускали. Там ещё сам Медведь командовал. А ты его не видел?
– Видел.
– Какой он? – ротный стал похож на мальчишку, которому рассказывали про северного оленя. «Так вот ты какой, северный олень!»
– Обыкновенный. Как я, – пожал я плечами.
Ротный долго смотрел на меня, тряхнул чубом, вздохнул:
– А я тут с отребьем разным вожусь, пока люди бьются, как герои. Ие-ех! Пошли, ладно! Вернёмся к нашим баранам.
– Со мной, например.
– Что? Что «с тобой»?
– С отребьем.
– А кто ты есть? Залёт за залётом! Как будто и не хочешь из «Шурочки» выбраться.
– Согласен. Есть такое дело, – вздохнув, кивнул я.
– Не хочешь выбраться? – удивился ротный.
– Я про залёты.
– А-а! А то я уж хотел удивиться. Вот, знакомьтесь – капитан Киркин, боец Кенобев. Тот самый.
Киркин, небольшой, как и ротный, живенький, весь такой неприметный, весь такой без отличий, взглянул ты на него, отвернулся – забыл. Истинный разведчик. Протянул руку, крепко пожал мою.
– Извини, не было возможности отмыться.
– Видел твою работу. Неаккуратно!
– Знаю. Спешил сильно. Проикал я парня.
Смотрит на меня. Принимает какое-то решение, спрашивает у ротного:
– Отдай!
– Не, – мотает головой ротный. – Приказ о снятии давай. И забирай совсем!
– Дай, на время. Ящик тушёнки.
– В аренду? – смеюсь я.
– В порядок себя приведи, боец, смотреть противно! – цыкает на меня ротный, потом обратно разведчику: – Три ящика. В сутки! И «вальтер», и «дегтярь» – сразу.
– А губа-то не треснет?
– Не треснет! Она у меня прочная. Или жди решения трибунала, потом добивайся приказа. Или на моих условиях.
– Я вам что, конь? – офигеваю я.
– Ты ещё здесь? – хором удивляются командиры.
– Уже нет, – вздыхаю я и плетусь умываться. Кому – война, а кому – бизнес. Но три ящика – слишком! Ладно, сторгуются на три ящиках за два дня. И два автомата сверху. Ха! Угадал! Но один МР-40. Вот ротный жучило! С разведчиков немцев, порезанных мной, уже взял же три автомата!
Понял, понял! Бреюсь и не лезу в чужой монастырь.
Побит хоббит. Или туда и обратно
Ползём. Я – первый. За мной – пятеро. У меня МР-40. Тот самый, что уплачен за мой лизинг. Тьфу, слово какое противное!
