— Если еще не сработал, — проворчал Хитров.
Андрей присосался к фильтру.
— Лиля не дает им поработить нас. Уверен, шевы ее опасаются. Она здесь, она борется с ними. И те подсказки мы получали от нее.
— Но…
— Смотри. Змеи-шевы появились в кроватке Юли. Но говорила Юля голосом Лили Дереш. Кассеты ломала моя шева. А Лиля сложила из порванных обложек свое имя. Представилась. Она использовала спящую Нику, чтобы не позволить шеве проникнуть в меня. И эту куколку использовала как некий светлый символ. Символ самой же себя.
— А в финале, — угрюмо сказал Хитров, — появится матка, самая, мать ее, здоровенная шева.
— Давай сначала доживем до финала, — вздохнул Андрей. И покачал головой, когда друг протянул ему куколку. — Оставь себе пока. Не нравится мне быть пессимистом, но твоя шева может тебя искать.
У Хитрова дернулся кадык, щеки побледнели. Он сунул деревянную куклу в карман.
— А где Ника?
— У бабушки.
— Ты понимаешь, что до вчерашнего дня она была единственной, кто не посещал Матая? А теперь у нее тоже есть своя шева. Какой-нибудь гротескный урод, пытающийся заполучить ее тело?
Андрей подумал о журналисте, выстукивающем на компьютере повторяющуюся фразу. О полоумной певице, домогавшейся Хитрова. О повесившемся Коле Федорине.
Из-за угла вынырнул клетчатый господин, прервал их междусобойчик.
— Поэт! И музыкант! Какой дуэт! О, я изъясняюсь стихами. Это что за размер, Андрюш? Пеон? Пеон второй?
— Здравствуйте, Артур Олегович, — усмехнулся Андрей.
— Ну, пройдемте же! Приехала журналистка брать у вас интервью. Скоро будем стартовать.
— Пойдемте, — согласился Андрей и потрепал по плечу Хитрова. — Не зацикливайся сейчас, — шепнул он. — «Церемония» обязана выстрелить. Мы об этом так долго мечтали.
Они пошли за учителем по ступеням Дома культуры. Краем глаза Андрей заметил Чупакабру. Сторож стоял на обочине и загадочно ухмылялся ему, демонстрируя гнилые зубы.
36
Бабушку она дома не застала. Может, та вышла на рынок или заскочила к подружкам. Ника вытащила из-под кровати спортивную сумку, которую приволокла сюда вчера утром. У бабули, слава богу, не возникло вопросов по поводу этих вещей. В сумке лежали косметика, планшет, спутанные проводки, запасные джинсы, пара кофт, трусики и бюстгальтеры. Все, что успела побросать, ретируясь из дома с Андреем.
Она отобрала симпатичный балахон и комплект нижнего белья. Красный шелк должен прийтись по душе ее мужчине.
«Мой мужчина», — посмаковала она.
Чертыхнулась, не найдя среди проводов зарядки от телефона. Аккумулятор почти разрядился, мигала одна черточка. Ника решила заглянуть перед фестивалем в супермаркет, купить зарядное устройство.
В бабушкиной ванной она разделась, представляя Андрея. Воспоминания рождали на губах улыбку. Отдавались истомой внизу живота. Там, внизу, немного ныло. Андрей знал, когда надо быть нежным, но и варвар в нем жил. И эта легкая грубость была уместной. Достигала правильного результата. Он был лучше, чем она себе фантазировала. Не идеалом, нет. Тем еще придурком, учитывая, как он поступил с Машей. Но для нее покуда он был защитой и опорой. Ее тылом, то есть, да, ее мужчиной.
Как в детстве.
Из душевого раструба брызнули горячие струи, потекли по коже, по эмали, в дыру слива. Она намыливала тело, задерживаясь между ног, и отнимала пальцы, поддразнивая себя.
«Вечером, — думала она. — Ни призраков, ни бывших, только мы».
Вытерлась вафельным полотенцем, оценила в зеркале свою фигуру. Ей всегда хотелось быть миниатюрнее, не такой дылдой. И чтоб плечи у́же, и титьки меньше. Но сегодня она осталась довольна собой.
Облачилась в шелк, в джинсы, завозилась с молнией балахона. Мобильник пиликнул, высветилось на экране короткое «Буся», ласковое прозвище бабушки. Так называл ее Саша, непутевый внук. Телефон Ника подарила бабуле, улетая в Токио.
— Привет, бусь!
— Привет, внученька. А ты где?
— Дома у тебя. А ты?
— А я у тебя дома.
Нику будто током ударило.
— Ты что там делаешь?
— Проведать тебя решила. А тут такое…
— Какое, ба?! — она едва не кричала в трубку. — Бабушка? Алло?
Ответом была трель окончательно вырубившегося телефона.
Ника ринулась в коридор за курткой.
Ветер трепал влажные волосы. Ника семенила по аллеям, ругаясь возле каждого оврага.
«Попробуй тронь ее, — посылала она угрозы шеве, дохлой Анне Николь, оккупировавшей ее жилплощадь: — Я тебя, корова, на лоскуты порву».
Под подошвами зашуршал гравий. Десять минут трусцой, и девушка влетела во дворик, перепрыгивая ступеньки, юркнула в дом.
— Буся!
— Я здесь!
От сердца отлегло. Переводя дыхание, она пошла по кухне. В гостиной было непривычно свежо. На ковре валялась фотография Саши. Отдельно лежала рамка.
Бабушка стояла в Сашиной комнате. У кровати, на которой Нике явился призрак в обличье мертвой модели «Плейбоя». Старушка заслонилась матрасом, как щитом.
— Что происходит?
— Да вот, авария у нас.
Ника приблизилась к зарешеченному окну. Оно было разбито. Крупные куски стекла застряли на подоконнике. Стеклышки мельче рассыпались по газону. Дорожка осколков протянулась от дома к забору. Сквозь прутья задувал ветер.
В комнате стекла не было, а значит, расколошматили окно изнутри.
Анна Николь выпорхнула прогуляться.
Ника взялась за край матраса, и вдвоем они присобачили его в проем, подоткнули. Матрас закупорил пробоину.
— Как его угораздило-то? — охала бабушка.
— Птица стукнулась, — сказала Ника. — Давно пора стеклопакеты ставить. После праздников займусь.
— Ты, что, Вероника, дома не ночевала?
— Я у друга была. У Ермакова.
— У Андрюши? — бабушка сразу расслабилась. — Я его часто по телевизору вижу. Так вырос, похорошел. А он женат?
— Нет, бусь.
— Ты точно знаешь? Ты разузнай, внученька. Мужики такие… им на слово нельзя доверять.
Ника подобрала пострадавшую фотографию. Оказывается, портрет в рамке был не полным. Уголки прятались за картонным уплотнением. Ника отогнула их и разочарованно насупилась. Ничего необычного. Чуть больше фона: голубого неба, зеленой степи. И фрагмент перил, на
