Но даже таким людям порой выпадает шанс измениться. Незаслуженный шанс.
На окнах гостиницы «Москва» висели растяжки «Аренда помещений под офисы». В фойе пела Елена Ваенга. Регистратор оторвалась от кроссворда. Появление визитеров ее искренне изумило.
— Номер? — она словно забыла, зачем давным-давно села за этот столик.
— На двоих, — подтвердил Андрей.
Женщина водрузила на нос очки и стала вдруг чрезвычайно важной и чинной. Интерьер фойе — облезлая советская роскошь — намекал, что зданием редко пользовались по назначению. Лестничный марш слева был заварен решеткой, пролет справа помечен табличками «Массаж, йога», «Бесплатные юридические консультации», «Фотостудия».
Андрею стало любопытно, предоставляют ли в «Москве» до сих пор интимные услуги. Не работает ли эта чопорная дама по совместительству «мамашей» ночных бабочек.
Регистратор записала паспортные данные гостей, послюнявила купюры. Передала клиентам ключ с деревянной биркой и попросила подождать минуту.
— Ты уверен, что здесь не водятся призраки? — Ника указала на закутанные паутиной колонны.
— Мы в Варшавцево, детка. Призраки — местная достопримечательность.
Женщина приволокла к стойке переносную батарею.
— Вам понадобится. Холодина собачья.
— А куда идти? — уточнил Андрей.
— По лестнице и в тупик, сразу за курилкой. Двадцатый номер, — она хлюпнула носом. — Вы на телеведущего похожи.
— Мне все это говорят.
— На Урганта, — не преминула вставить Ника. Кажется, ее забавляла процедура заселения.
— Нет, на того, неизвестного, — сказала женщина.
По пути к номеру Андрей ворчал обиженно, а Ника утешала его:
— Моя звезда! Что эта деревенщина смыслит!
— Яду мне, яду, — стонал он.
Коридор второго этажа был узким, как проход в вагоне-купе. Ковровая дорожка расползалась от старости. Ее притрусил песок и измарали отпечатки подошв. В плафоны ламп набились дохлые тараканы.
Колеся по стране в поисках шарлатанов и параноиков, он повидал немало гостиниц. Попадались ночлежки, внешним видом конкурирующие с проклятыми особняками. На их фоне меркла варшавцевская «Москва».
«Здесь Женис убил серпом проститутку?» — подумал он и заставил себя беззаботно улыбнуться.
Он прогнал неприятные мысли. Призраки не испоганят этот вечер.
— Добро пожаловать, — Андрей толкнул дверь, нащупал выключатель.
Номер был стандартным, он состоял из прихожей, ванны и тесной комнаты. Интерьер исчерпывался двуспальной кроватью, тумбой, шкафом, стульями. Ни телевизора, ни кондиционера. За окном в рассохшейся раме горели огни автовокзала.
— Сойдет, — сказала Ника.
В номере было холодно — он ощутил это, сняв пальто. Из щелей задувал сквозняк. Андрей подсоединил к розетке обогреватель, нашел в шкафу пледы. Ника придирчиво изучила постель и лишь затем села на кровать.
— Чокнутый день, — проговорила она.
— Массаж?
— О, черт, конечно!
Батарея отапливала комнату. Ника лежала на животе, по-кошачьи урча. Движения его пальцев, нажатия, поглаживания отзывались в ней, лопатки сходились, как разводные мосты над позвоночником, она потягивалась и требовала продолжать. Он убрал ее волосы, освобождая шею для поцелуев. Руки спустились на затянутые джинсами ягодицы.
— Торопыжка, — промурлыкала она, перекидываясь на спину. Грудь колыхнулась, краешек ареолы показался из-под чашечки бюстгальтера. — Ермаков, ты меня в друзья добавишь? — спросила Ника, рисуя круги на его торсе.
— Да я в Интернет здесь почти не захожу. Ты… ты там как подписана? Я когда-то искал тебя по фамилии.
— Смеяться не будешь?
— Нет.
— Ну, зайдешь в Сеть — увидишь. Заявку я тебе послала.
Она уклонилась от него, соскочила с кровати.
— Я голову помою, надеюсь, горячая вода в Первопрестольной водится.
— Ника…
Она повернулась к нему, взлохмаченная и соблазнительная.
— Эта история про таблетки… расскажешь мне?
— Давай в другой раз.
— Договорились.
Он достал телефон. Сигнал был слабым, и страница долго не загружалась.
— Водичка! — радостно пискнула Ника из-за стены.
На экране отобразился его профиль. Два сообщения от коллег, шесть заявок в друзья. Анатолий Хитров, Артур Камертон, поэты, выступавшие на фестивале и…
— Борис Заходер? — рассмеялся он.
— И что? — донеслось сквозь журчание воды. — В детстве его обожала.
— Я фанат Заходера! Его перевод Винни Пуха великолепен.
— Да, он, как молния, мелькнул, крича: «Спасите, караул», — процитировала Ника.
Он подхватил:
— Сова и Пух в плену. Беда! На помощь! Все-все-все сюда.
Он принял заявки и зашел на страницу Заходера-Ковач. Ника выкладывала снимки Токио, только на парочке фотографий была она сама, в компании подружек.
Он рассматривал фотки, слушал плеск воды, бессвязно бормотал под нос:
— Та-та та-та-та та-та-та та-та та-та… Город та-та-та та-та-та та-та навзрыд… корыт… врыт…
Он зашел на свою запасную страницу, которую использовал, чтобы хранить наброски сценариев. Открыл переписку, и пальцы забегали по клавиатуре.
— Та-та та-та медсестричка та-та-та-та…
— Ты что-то сказал?
— Та-та-та, — он нервно усмехнулся, закусил губу.
— И все-все-все, кто бегать мог, примчались, не жалея ног!
Ника вылетела из ванной и юркнула под одеяло. Зубы ее стучали, мокрые кудри липли к лицу.
— Ох, как холодно, блин! Ты что, ногти грызешь, Ермаков?
— М-м? — он невнятно замычал.
— Ты чего?
— Прости… я сейчас…
Он встал и прошелся из угла в угол.
— Мг… мг… м перечитал длинное сообщение, адресованное самому себе. — Готово.
— Что готово-то?
Она приподнялась на локте. Верхние половинки грудей блестели капельками влаги.
— Стишок, — сказал он.
— Ты только что стихи сочинил?
— Ага.
— Нормально тебя так город встряхнул. Читай.
Он прочел:
Взрезан оврагами, в пустоши наспех врыт Город, в котором стонут со стен ковры. Скалится, красным губы окровеня Город, который дважды менял меня. Кладбище, поликлиника, гаражи. Город, как Носферату, — ни мертв, ни жив. Доктор кричит медсестричке: тащи зажим. Город, по всей вероятности, одержим. Здесь домовые прикормлены и жирны, Гнет к чернозему общее чувство вины. Мальчик глядит на постер Анны Николь. Как на экзаменах: кол тебе, город, кол.
