Бо расписала обычный режим дня:
— Ужин в восемь, никакого алкоголя на территории приюта, входная дверь запирается в полночь, аренда, минимальная из возможных, — семь гиней в неделю, оплачивается личным трудом. Руководство не несет никакой ответственности в случае краж, потопов, клеветы, дискредитации или любых болезней. Сама я люблю поболтать, а вот мой муж — не очень. Завтрак в восемь, обед — ваша забота, ужин — моя. Полноценная еда без изысков.
Выпроваживая его из дома каждое утро в девять, она приобрела навязчивую привычку щипать Горэмбьюри за щеки («Румянец, мистер Горэмбьюри, где ваш румянец! Выше голову, выше голову!»).
Горэмбьюри чувствовал унижение оттого, что был вынужден таскаться по улицам. Некоторые посылали его куда подальше, другие бросали беглые сочувствующие взгляды; многие предлагали деньги, от которых Горэмбьюри смущенно отказывался. Время тяжким грузом висело у него на плечах; каждая минута тянулась целую вечность. По вечерам он ткал гобелены — таков был его собственный выбор согласно «Ротервирдскому постановлению о работе в обмен на жилье для бедняков», которое сам же Горэмбьюри когда-то и составил. Но, пусть он научился вышивать гладью, его праздный ум, привыкший трудиться в полную силу, запротестовал. У Горэмбьюри начались головные боли, пришла депрессия, да и надоедливая доброта Бо парадоксальным образом только усиливала тоску.
Спасение пришло, откуда не ждали.
— Вы кажетесь мне практичным человеком, мистер Горэмбьюри, — сказала однажды Бо, указывая пальцем на протекающую трубу у главного входа в «Шэмблз» и забитый водосток под ней.
Вооружившись плечиками для пальто, скалкой и ведром кипятка, Горэмбьюри расчистил водосток и трубу, но капитальный ремонт был ему не по плечу.
Однако же труба и водосток имели уникальный городской номер, кроме того, соседние трубы, сточные желоба и водостоки тоже находились не в лучшем состоянии. В бывшем клерке начало укрепляться ощущение предназначения, и он достал из своего кожаного портфеля бухгалтерскую книгу в кожаном переплете из бывшего офиса, а также ключи от городских построек.
На обложке книги Горэмбьюри написал следующее:
БОЛЬШАЯ ИНСПЕКЦИЯ РОТЕРВИРДА
Наружные водосточные системы
Автор: Реджинальд Горэмбьюри
К его удивлению, Бо Тавиш полностью поддержала это начинание. Рабочие и свободные часы Горэмбьюри поменялись местами, завтрак стал ужином, а ужин — завтраком.
Гобеленами он теперь занимался в промежутке между шестью и восемью вечера, сразу после пробуждения.
В этом новом мире полуночников тишина и исследовательская работа рассеивали туман отчаяния, а его гроссбух стал потихоньку заполняться информацией. Иногда в темноте он замечал других людей, занятых трудом или развлечениями. Самым примечательным был Хейман Солт, собиравший улиток с цветочных клумб, да еще таинственный акробат с шестом на крышах. Горэмбьюри решил не обращать внимания на тот факт, что последний не соблюдал «Постановления о безопасности для канатоходцев». Все это его больше не касалось.
7. Финч принимает решение
— Выстрел… пистолет… дуло… орган… труба… дым…
Финч сидел за круглым столом в центре архива, то есть собственной комнаты. Никто сюда больше не заходил; Финч сам подметал пол, мыл окна и содержал в сохранности древние книги (с помощью патентованной «Микстуры Финча» из кедрового масла, пчелиного воска и ланолина), так же, как это было и во времена его предшественников.
На столе лежало письмо Орелии Рок — невероятно откровенное сообщение о целом ряде нарушений «Исторических предписаний», а значит к нему нужно отнестись очень серьезно.
Проблема номер один заключалась в том, что он, Мармион Финч, архивариус всего ротервирдского населения, живого и мертвого, никогда не слышал ни о каком Ференсене и не обнаружил ни одного упоминания подобной фамилии с начала записей в 1581 году — ни среди рождений, ни среди смертей, ни в прошениях о гербах и геральдике.
Вторая проблема: если Орелия Рок говорила правду, фотографии, запечатлевшей Ференсена с ее прадедом на опушке дубового леса, должно быть более сотни лет.
— Кастрю… ля… жарить… яичный… белок… рыцарь… — Финч моргнул и почесался.
Он обратился к самой сложной стороне вопроса: к его собственному наследству, нераспечатанному письму.
Герольд еще раз перечитал предупреждение на конверте:
Наследникам и поручителям Губерта Финча — открыть только в случае смертельной угрозы, когда «другое место» будет представлять непосредственную опасность благоденствию Ротервирда.
Орелия Рок писала о тайном месте, известном только Солту и Ференсену. А миссис Бантер умерла при загадочных обстоятельствах.
Финч принял решение. Он назначит встречу таинственному Ференсену, но пока что большая государственная печать останется на месте. Герольд последовал совету Орелии и передал послание через Хеймана Солта, ответ же должен был прийти через Билла Ферди. По всей очевидности, доверять Солту он мог лишь до определенной степени. Но выбор Орелии казался логичным: Солт был самым близким к деревне горожанином, в то время как Ферди был самым близким к городу деревенским. По идее, все сходилось.
— Рыцарь… время… прошлое… воспоминания… утрата.
8. Валорхенд совершает открытие
В каждой битве есть выживший, а у каждой тайны есть свидетель, готовый передать информацию дальше. Работница морга заметила, что правая рука миссис Бантер превратилась в пепел, и поделилась шокирующей подробностью — строго по секрету — со своей сестрой, которая рассказала лучшей подруге, разумеется, также на условиях строгой конфиденциальности. Через двадцать звеньев цепи пугающие известия достигли ушей Валорхенд, а вместе с ними и другие сведения: Орелию Рок, Облонга и Хеймана Солта видели поблизости от Гроув Гарденс утром рокового дня.
Валорхенд весьма сомневалась, что миссис Бантер умерла от обычного удара молнией или из-за поврежденной изоляции. Воспоминание о сэре Веронале, складывающем пальцы в щепоть, прежде чем пустить в нее заряд, надолго запечатлелось у нее в голове. Валорхенд не хватало информации, но она не хотела рисковать и обращаться к сэру Вероналу. Виксен видела лишь один альтернативный источник сведений.
Облонг как раз подправлял реквизит для постановки пьесы четвертого класса по случаю летнего солнцестояния, когда услышал стук в дверь. Думая, что сейчас увидит Фангина, он резко распахнул ее.
— Джона Облонг?
Облонг уставился на молодую женщину, которая стояла перед ним со стопкой перевязанных бечевкой книг. Она была хрупкого телосложения, с живыми чертами лица, короткие волосы вились кудрями, а в платье было что-то цыганское. Облонг считал, что первые впечатления должны быть в равной степени духовными и материальными: перед ним определенно возник яркий представитель просвещенной богемы.
— Встречайте единственную сотрудницу Передвижной ротервирдской библиотеки. — Голос девушки имел приятный музыкальный тембр.
— Мисс… Миссис…
— Шеридан, Сесилия Шеридан, мисс Сесилия Шеридан.
— Прошу, входите.
Плавно шагнув внутрь, Сесилия стала первой женщиной (за исключением Аггс), которая переступила порог квартиры Облонга. У нее были длинные ресницы и
