Олле отрицательно помотал головой.
– Глупо. Очень глупо. Нильс, сынок, может, ты ему скажешь, кто навестил вашу богадельню?
– Я не сынок тебе, – тихо, но злобно ответил тот.
– Верно, – согласился мужчина. – Будь ты моим сыном, я бы тебя убил. А так ты расплатился за свои поступки всего лишь клыками.
– Всего лишь свободой, – отозвался Нильс. – Может, шпионка представит ваше высочество?
Все, кроме Олле, обернулись на Луизу, отчего ей тут же стало сложно дышать, вспотела шея и закружилась голова. Ее подозревали в предательстве, а она даже не могла доказать, что это не так.
– Вы про рыжулю? Нет, ее я не знаю. – Мужчина раздраженно махнул рукой, точно отгоняя мошек.
– Я вас знаю. – Чайка сделала шаг вперед. – Вы – Теодор Крысиный король, Худший из худших. Этот город принадлежит вам. – Она опустила голову и смотрела под ноги то ли напуганно, то ли строптиво.
– Много слов. Но самое главное ты сказала. – Он пустил струю дыма прямо в лицо притихшего Миннезингера. – Это мой город. А вы решили творить в нем беспредел. За такое принято наказывать.
Теодор был совершенно спокоен, и не было похоже, что через секунду он подаст сигнал нажать на курки. Но от таких людей – по-настоящему опасных – Луиза не знала, чего ожидать. На ум ей пришел только собственный отец, но между этими двумя было мало общего.
– Я думал, что Крысиный король – это городская легенда. И тот, кто носил это имя, давно мертв. – Олле, казалось, пропустил мимо ушей слова о наказании.
– Это не имя, чучело, это титул, – уточнила Чайка, не поднимая головы.
– Вы недавно крупно пошумели на моих улицах, – продолжил Крысиный король. – И сорвали большой куш. Не вздумайте хитрить – я знаю, сколько вам удалось вынести. Но вы не заплатили за право делать дела. Поэтому за деньгами пришел я сам.
Сложно было сказать, наслаждался ли он страхом, который внушал, но его крошечные черные глаза, теряющиеся в тени лохматых бровей, перебегали с одного побледневшего лица на другое.
– Сколько? – едва слышно спросил Олле. – Сколько мы вам должны?
Теодор откинулся на спинку стула, отчего та жалобно заскрипела, и еще раз затянулся почти дотлевшей самокруткой.
– Когда я только пришел сюда, – наконец заговорил он, – я думал перестрелять вашу компанию без лишних разговоров и забрать всю сумму. Но, – он поднял глаза и осмотрел занавес, – ваше маленькое представление поменяло мои планы. Дело не в жалости, фрекен, не смотрите на меня так. Дело в Краузе.
– Вам нужен Якоб? – Фабиан был действительно удивлен.
– Скорее мне нужно, чтобы его здесь не было. Его нужно отправить в Иберию.
– Но зачем? – решился спросить Олле.
– Объяснять не буду, да и не вашего ума дело, – жестким тоном ответил Теодор. – Мне нужны несколько человек, которые доставят Краузе и передадут надежным людям для последующего употребления. – Тут он почти улыбнулся кривым ртом. – Вы этим и займетесь. В обмен на ваши жизни и на треть добычи из «Эрмелина». Считайте это знаком моего расположения.
– А две трети?..
– Я забираю. Таков закон. Мой закон. И не тебе, сопляк, его нарушать.
Он испытующе глянул на Олле, ожидая, видимо, признаков гнева и непокорства, но тот сидел с лицом гипсовой статуи. Не дождавшись ответа, Крысиный король загасил окурок о стол и продолжил:
– Итак, вы отправляетесь через день. В порту вас будет ждать корабль. Грузовой, так что приятной морской прогулки не ждите. Вас встретят. – Он встал и отошел к краю сцены, глядя в зрительный зал, где сидели, ухмыляясь, его головорезы. – Тогда вы покажете мой знак и отдадите вашего пленника. После этого катитесь на все четыре стороны.
Луиза почувствовала, как вздрогнула Чайка при словах о знаке Короля. Олле также насторожила эта тема.
– О каком знаке идет речь?
– Покажи им, – не оборачиваясь, бросил Теодор.
– Нет. – Нильс упрямо выдвинул вперед челюсть. – Я больше не твой человек и никогда им не буду.
– Но след ты носишь. – Он развернулся и удивительно быстро зашагал к ним, сбившимся в дальнем углу сцены. – Разувайся немедля, пока я не решил, что у тебя осталось слишком много зубов!..
Нильс посмотрел на него с ненавистью, но все же уселся прямо на пол и начал стягивать с левой ноги растоптанный ботинок с высокой шнуровкой. Когда он наконец справился с этим, все увидели, что на его ступне, чуть выше грязных пальцев с неровными ногтями, была бледно-синяя татуировка. Маленькая, не больше спичечного коробка, она напоминала отпечаток лапы какого-то зверя.
– Крысиный след не виден просто так. Но для своих он будет знаком, – глухо произнес Король и зашелся сухим кашлем. – Он должен быть у каждого. Сейчас кольщика со мной нет, но к утру пришлю его сюда. И без глупостей! Если не я до вас доберусь, то полиция заберет со дня на день. – Теодор собрался уходить, считая, что сказал достаточно. – Деньги отдадите ему. – Он указал на одного из бандитов в зале. Глаз того был перевязан красной тряпкой.
– Все ли должны плыть? – остановил его Олле вопросом.
Крысиный король замер на полпути и задумался.
– Все, кого ищут. Кого есть за что вздернуть. Чую, будет буря. Бегите, пока есть возможность. – Он поправил воротник плаща и медленно захромал к выходу из зрительного зала.
***Едва он скрылся из виду, как через другую дверь в зал вволокли Братьев. У Линкса была рассечена губа, а у Рехта – подбит глаз. Подталкивая в спины, их загнали к остальным на сцену, где ребята повалились без сил. Вид у обоих был не столько напуганный, сколько непонимающий.
Отдышавшись, Рехт поковылял к Олле и почти повис у того на плечах.
– Я думал, нас тащат в каталажку… Что происходит? Эй, что вы делаете?! – вскрикнул он, увидев, что Фабиан отсчитывает деньги и передает их одноглазому помощнику Крысиного короля.
– Лучше молчи, не сейчас, – сквозь зубы пробормотал Олле и с усилием усадил Рехта на один из стульев.
Тем временем пачки купюр одна за другой исчезали в черной холщовой сумке. Когда пришел черед последней, одноглазый спокойно забрал ее из рук Фабиана, положил в карман и заявил, что в доле Крысиного короля не хватает тысячи гульденов. Спустя несколько вдохов и выдохов Фабиан отдал еще одну пачку.
– Подавись, сволочь.
Тот нахально похлопал Дюпона по щеке и затянул горловину сумки. Чайка вцепилась в платье Луизы – беззащитный, беспомощный жест.
Они покидали зал неспешно и развязно, будто потешаясь над слабостью жителей театра. Когда в отдалении скрипнула дверь черного хода, из-под сцены, прямо из суфлерской будки показалось встревоженное лицо Вольфганга.
