Закончился воздух. Вдох – и резкая боль прошила ребра, будто вокруг груди натянулся каленый обруч.
Вдох. Вдох. Вдох!
Но только пустота и тошнотворно-сладкая вонь прелой травы.
Крикнуть бы, да воздуха нет. И губы не слушаются. И от затылка по лопаткам взрываются мурашки, будто укусы громадных муравьев. Кошмар. Не проснуться. Не вырваться. Не вдохнуть.
Сквозь дребезжащий гул обезумевшего тепла Стел услышал:
– Ты будешь слушаться меня, мальчик, и не будешь ставить условий и угрожать. А если мне что-то не понравится, я подпишу вот эту бумагу – и не мне, а тебе нельзя будет вернуться в прежнюю жизнь. Заметь, подпись Мерга тут уже есть. Как ты думаешь, после этого кто-нибудь станет слушать твой лепет?
Прежде чем в глазах окончательно потемнело, Рокот позволил Стелу рассмотреть приказ о его увольнении, действительный только за подписью главнокомандующего.
Глава 12
Колодец щерился старыми камнями и пустовал, только Фруст неподалеку щипал траву. Повезло. Есть места, с которыми лучше наедине. Рокот медленно опустился на край обвода и потер виски. Голова гудела из-за потехи с горе-колдуном, шевелиться не хотелось.
Жаль, что вышло так бестолково. Сынишку Вирта удобнее было бы иметь в союзниках, но воспитание у него, увы, бабское, пришлось преподать мальцу урок послушания. Как же щенок на отца-то похож, того и гляди погибнет так же бездарно, и останется на совести Рокота целых два неудачника Вирта.
«Это усталость, старик, – сказал он себе, – всего лишь усталость».
Он вытащил из поясной сумки резную дудочку, приложил потертое дерево к губам. Потянулись низкие старые ноты. Тепло лежалой травы, рваного ветра и прилипшей к сапогам пыли лизнуло щеку – послушное тихим звукам, оно ластилось, как истосковавшийся по хозяину пес. Рассвет окрасил бока грубо отесанных валунов, подчеркнув уродливую сеть трещин. Трещины подобны морщинам – чудно, но даже камни стареют морщинами, глубокими, черными как ночь.
Та ночь, что случилась лет двадцать назад.
Рокот шел по степи. Прохлада свербела в ноздрях, тревожила гортань. Деревянный шар приятно катался в ладонях. Пальцы так и тянулись к резной пробке, украшенной пятнистыми перьями.
«В этом сосуде глоток воды горного Истока, – говорил степной колдун. – Выпей – и ты увидишь мир до последней крохотной песчинки. К утру вновь станешь собой, но понимание сути останется навсегда. И постепенно ты научишься всему».
В этом сосуде запросто мог быть яд. Молодо-зелено. Он выпил одним махом, почувствовав на языке свежесть и привкус серебра, и запрокинул голову. Звезды россыпью теснились на небе, перемигивались голубыми, желтыми, красными искрами, тянулись колкими лучами. А вокруг клубилось густое небо, стекало чернилами, заливало высокие травы. И сочилась от трав в воздух полынная горечь.
Вдалеке мерцали огни костровищ – вражеский лагерь. Но Рокот шел без страха, раскинув руки, пьянея от каждого вдоха, впервые пробуя магию на вкус. Это потом он узнает, как душно в Ерихеме, каково колдовать собственной жизнью и ворованным теплом. И настоящую цену умения искать воду узнает. А пока он шел, слыша каждый шорох полевок, каждый взмах совиного крыла, ловил раскрытыми губами прохладу и был неприлично молод. А под ногами, глубоко в толще земли, струилась река, вбирала родники, притоки, озера, расходилась рукавами, обрушивалась водопадами и пробивалась к поверхности.
Заиграла дудочка. Наивно и беззащитно заскользила в потоках ветра простенькая мелодия. Рокот повернулся на звук – громадные черные силуэты закрывали звезды. Он видел этих каменных идолов днем, когда сражался. Со времен кочевников они глядят раскосыми глазами на степь, и сегодня под их надменным взглядом Рокот впервые убил.
Убил человека.
Меч вошел в тело внезапно легко, как в соломенное чучело на тренировочном дворе. Степняк вскинул руки, обмяк и свалился под копыта. Кровь впиталась в землю, в камни капища и в память. Первое убийство помнится всю жизнь. Могло бы его не быть? Не могло. Не этот степняк, так другой. Не здесь и не сейчас, но однажды Рокот все равно бы убил впервые.
Вот только мертвые не играют на дудочках. И Рокот пошел узнать, кто же такой смелый там объявился.
Песня оборвалась, когда он приблизился к капищу. Идолы утробно гудели, скрежетали каменными костями, сонно дышали воздухом древних ветров, грезили о кровавых жертвах и забытых обрядах.
– Здесь будет колодец, – произнес знакомый голос.
У подножия статуи сидел тот самый колдун, позвякивая на ветру костяными бусинами. Бархатистый свет исходил от него волной с привкусом гречишного меда и ореха. Рядом покоилось опустевшее тело убитого, убранное колосьями ковыля. А подземная река и вправду текла так близко, что можно было услышать шум воды.
– Почему ты не ушел? – непослушными, будто отечными губами проговорил Рокот.
– Я должен был спеть песню освобождения брату, – темнота скрадывала его лицо, только поблескивали глаза. – Я не мог его оставить.
– Это я его убил, – небрежно бросил Рокот – и на камнях тут же проступила кровь, зазудели на руках засохшие пятна.
– Знаю, – колдун ответил глухо, но как-то слишком легко. – Я видел.
И ни капли горечи – все тот же приторный запах меда.
– Ты подарил победу в войне убийце родного брата, – прошипел Рокот. – Стоила того твоя жизнь?
– Победу ли? – Степняк тихонько рассмеялся. – Моему брату судьба была умереть здесь, а моя жизнь – залог свободы степей. Ты уверен, что вас спасет эта вода?
Смеется? Он смеется?!
– Судьбу не знает никто, – Рокот с размаху ударил каменного идола. – Ты всего лишь предатель, помог врагу, чтобы спасти собственную шкуру.
Степняк поднялся и вышел из тени на звездный свет. В серебристых отблесках его лицо казалось по-звериному прекрасным, а губы растянулись широкой улыбкой, от уха до уха.
– А тебе судьба была научиться степной магии. Ты вылечишь жену от бесплодия и станешь отцом.
Мирта не бесплодна! У них нет детей, но такова судьба.
Или нет? Улыбка колдуна прожигала насквозь – не ядом, но жуткой искренностью, от которой у Рокота стыла кровь.
– Я вмешался в замысел Сарима и впустил в душу магию только ради монарха, – твердо ответил Рокот. – Я не пойду дальше.
– Но твой бог хочет, чтобы ты пошел дальше и вмешался в его замысел! Иначе твои дочери никогда не родятся.
– Мои дочери?
Дочери? Не сын?
Он только теперь понял, что ждал сына. Стремился стать лучшим предводителем, чтобы сын никогда не стыдился отца.
– Твои дочери, – степняк перестал улыбаться. – И ты сам поймешь, что нужно делать – ты слышишь сейчас Теплый мир. Или Сарима, как вы его называете.
Нет, Рокот не позволит ему насмехаться над богом! Сарим не может благословлять на нечистую магию!
– Ты не знаешь, что хочет Сарим! – он вытащил меч. – Убирайся, пока я не передумал
