– Что? – растерянно переспросил Стел.
Если бы с женщинами было так же просто ощущать безопасную грань.
– Ларт любил стихи, – она вытаращила глаза и махнула рукой ему за спину, резко меняя тему: – Смотри, какой закат!
Стел послушно обернулся.
Алая лента змеилась от горизонта, будто вытекала из низкого солнца, оперенного цветистыми клочьями облаков, широкой петлей стягивала степь, проходя у подножия холма, на котором они стояли, и устремлялась в лес. Реки, подобно венам Теплого мира, повторяли основные токи природного тепла. Один из разлома в Каменке обегал степь и сливался с потоком Срединного хребта, образуя Лесную реку, которая далеко на западе впадала в море.
– Там, где Степная и Лесная реки сливаются воедино, отыскали последний приют те, кто даже на запад ушли вместе, – вспомнил Стел слова древней легенды.
– И мы как раз едем туда?
Рани улыбалась, продолжая смотреть на закат. Как бы то ни было, Стел все же показал ей теплый ветер! Она могла быть уже мертва, но вместо этого искренне улыбалась отрытому небу. И неважно, какую цену Стел за это заплатит. Он не предавал Агилу, не обманывал Рани – он просто хотел ей помочь. И он помог ей. И поможет еще.
Есть чувства, которым ни к чему имена.
Есть люди, которые неизбежны в жизни, какими бы неуместными они ни казались.
Богу виднее, куда приведут спутанные им же пути. Ни к чему беспокоиться о том, что еще не случилось.
– Да, мы едем в Приют, – подтвердил Стел. – И пусть свет Сарима разгонит сумрак вековых крон!
На миг она поймала его взгляд:
– Я рада, что ты отыскал свой смысл, – и пустила Серую рысью. – Догоним отряд!
Стел поспешил следом.
Пряный ветер крылом задирал волосы, протяжно свистел в ушах, не давая вздохнуть. Щемило грудь, сердце колотилось о ребра, и хотелось взлететь. Сомнения, страхи, мысли смывались потоком, и оставались чистый детский восторг, радость погони и небо в брызгах перьевых облаков.
Рани резко остановилась. Стел едва на нее не налетел.
– Что ты…
– Ш-ш! – она указала на заросли ивовых кустов у воды.
В просветах между ветвями зеленела молодая трава, на которой кругом сидели служители. Лысая голова Слассена блестела на солнце, ученики прятались под необъятными капюшонами. Тончайшей выделки шерсть, из которой шились хламиды, могла бы поспорить в легкости и нежности с саримским шелком. Или… это все-таки шелк?
– Сарим, прости!.. – пронзительно затянул Слассен, ученики вполголоса гомонили следом.
– Они молятся? – громко прошептала Рани. – Это не похоже на вечерний привал…
Стел согласно кивнул, взглянув на растянувшийся по склону отряд. Рокот, очевидно, хотел дотемна как можно ближе подобраться к лесу и не спешил останавливаться. И только фургон служителей, запряженный пятеркой лошадей, ожидал поодаль. Ласточки-сироты, должно быть, отсиживались внутри.
Что они делают?
Прикрыв глаза, Стел посмотрел на служителей внутренним зрением. Воздух внутри круга дрожал от утробного пения-молитвы, вторя беззвучному гулу тепла. Бесцветная спираль, подобно смерчу, громадным конусом тянулась ввысь, смазывая косыми чертами ветви кустов, огненную реку и небо.
А вокруг на все голоса и оттенки бушевало тепло, закручивалось вихрями, взмывало под облака, обрушивалось на землю и текло вглубь, и вширь, и ввысь. И было неясно: то ли это молитва закручивает смерч, то ли просто служители выбрали для молитвы особое место.
Знать об основных токах тепла и ощутить один из них на собственной шкуре – вовсе не одно и то же. Буря манила, дразнилась, зазывала. Притягивала. Как покрытый росой кувшин с родниковой водой умирающего от жажды. Как теплый очаг замерзающего в метель.
С великим трудом Стел удержался на краю и открыл глаза. В груди болезненно заныло, требуя полного глотка тепла. Словно последний пьянчуга!
– Что с тобой? – тихий голос Рани дрогнул.
– Слишком много тепла, – хрипло ответил Стел и закашлялся. – Мне не стоит здесь колдовать. Подойдем к воде?
Они обошли служителей стороной и спешились. Стел опустил ладони в быструю реку и закрыл глаза, крохотными каплями впуская в себя свежесть и силу. Сдерживая страх и нечеловеческое желание нырнуть в поток с головой, он осторожно вдохнул. Пахло не рекой, а цветами, прозрачно и сладко. Стел огляделся. Копыта коней утопали в крокусах: белые и лиловые звезды с ярко-желтыми мохнатыми тычинками кутали склон и терялись в пожухлой траве, шлейфом поднимаясь от воды.
– Шафран, – улыбнулся Стел, касаясь пальцем нежного лепестка. – Цветок ясновидцев.
– Ты так глупо улыбаешься, будто это отборная дурь, – хохотнула Рани.
– Для меня – да, – усмехнулся он. – Нечасто, но у меня бывают видения. Порой даже во время молитв.
Он посмотрел ей в глаза и не стал говорить, что увидел в старой часовне.
– Что-то полезное предсказал? – Она с сомнением цокнула языком.
– Да, – глухо ответил он. – Смерть отца.
Стелу тогда было шесть. И отец только утром отправился в степной поход. А к вечеру разразилась гроза. В страхе маленький Стел забился под стол и увидел первый пророческий сон наяву.
Красным пламенем пылала бескрайняя степь. Комья земли летели из-под копыт вороного коня. Отец крепко сжимал поводья, несясь вперед, и не замечал за спиной Смерть верхом на ослепительно-белом скакуне. Она дышала в затылок, стелилась следом. И догнала.
– Матушка тогда отвела меня в Школу магии. Но отца это не спасло.
– Мне жаль, – Рани коротко коснулась его руки.
Стел сорвал цветок и медленно, глубоко, до головокружения вдохнул пыльцу. Ветер лениво гнал по воде рябь. Позади частокола черных камышей пылало небо. Темные овалы на тонких прутьях раскачивались из стороны в сторону. Они шевелились вовсе не по законам ветра: отрастив руки и ноги, они метались человеческими силуэтами в кольце огня. В смертельном кольце. И выхода нет – ни спрятаться, ни убежать, ни погасить. Небо разгорается ярче, ярче и ярче, норовит испепелить весь мир, укутать огненным покрывалом, убаюкать навеки.
Со следующим вдохом картинка растворилась в вечернем мареве, оставив неуловимый привкус гари на языке, а Стел, не успев вынырнуть из видения, задохнулся потоком чистого, не замутненного человеческими слезами тепла. Вихрь силы накрыл с головой, сбил с ног и закрутил в бешеной пляске.
Стел сумел вынырнуть и поймать равновесие на гребне невидимой волны, раскрывшись навстречу жизненной силе целого мира, будто раскинув руки. Восторг переполнил душу, смыл городскую пыль и боль. Стел не мог видеть – лишь ощущать. И благодарно впитывать, заполняясь до края. Отпускать не хотелось до боли в сжатых зубах. И он не отпускал – он дышал жизнью в ее первозданном виде…
… и задохнулся.
Впереди зияла пустота.
Тот смерч гигантским водоворотом закручивал тепло вокруг ледяного колодца, бездонного, ненасытного. И распахнутая душа летела в общем потоке.
Усилием воли Стел потянулся обратно, к живому телу.
Липкий пот прошиб ступни и ладони, боль сдавила грудь, скользкий страх крутился в животе и тянулся к гортани.
Новая волна захлестнула, подхватила, понесла, спутала прошлое и будущее, верх и
