Да, это именно то, чего так не хватает, – храмовник за ужином!
Какую тайну скрывают раструбы? Почему мешочек из шелка? Он не пропускает тепло, но храмовник не должен пятнать себя магией. Тем более главный храмовник.
Тяжелая дверь приоткрылась, в столовую скользнула Лилу и присела в глубоком реверансе. Рокот поспешно схлопнул сверток, сунул его в карман.
– Мир и покой этому вечеру, Лилу.
– Мир и покой, отец, – она озорно вскинула голову, разметав темные, как у матери, кудри, и с ногами забралась на стул. Платье малиновыми складками спустилось до пола.
– Новое платье? Взрослое? – Рокот не мог сдержать улыбки: до того у дочери от гордости разгорелись щеки. – Тогда и сидеть надо как взрослая. Опусти ноги, выпрями спину…
– Урок хороших манер? – рассмеялась Мирта и за руку подвела маленькую Амалу к столу.
Лилу покраснела еще сильнее, и Рокот сменил тему:
– Все слышали горн? С сегодняшнего дня это сигнал к началу вечерней молитвы. После него вы должны поспешить домой или в ближайший храм.
Он сел за стол и поднял над головой ладони, сложенные лодочкой. От огрубелой кожи отразилось тепло, собралось плотным сгустком. Прежде, когда он ничего не понимал в магии, это казалось всего лишь теплом человеческого тела. Но теперь он знал: это и есть то самое тепло, что течет в основе любого заклятия.
Мирта зажгла толстую лавандовую свечу в середине стола.
– Сарим, прости… – начал вслух Рокот, закрыв глаза.
Дочки, сбиваясь, вторили ему. Мирта пела без слов, низко и бархатисто.
– Сарим, помоги. Увидеть цель, путь и спасение… – заученная молитва бездумно слетала с губ.
Треск очага, голоса девочек – настолько привычные, что эти звуки уже не замечаешь. Их будет не хватать. Рокот дернул головой и зажмурился сильнее. Из-за отъезда лезет в голову всякая чушь.
– Сарим, спасибо за день и за хлеб! – писк Лилу выбился из молитвы.
И оборвался на самой высокой ноте.
Справа потянуло холодом.
Рокот открыл глаза и остолбенел.
Бледная, будто обмороженная, Лилу медленно сползала на пол. Руки плетьми повисли вдоль тела, малиновой пеной оседали кружевные оборки. Распахнутые ресницы белели изморозью, узкие зрачки иглами скололи стылое лицо, серые губы остались растянуты словом «хлеб». А на столе искрила широкая полоса инея – наискосок, от дочери к отцу.
– Лилу, Лилу! – бросился к ней Рокот. – Ты слышишь меня?
Она мелко задрожала и прижалась к нему всем телом. Она дышала. Хвала Сариму – дышала!
Подлетела Мирта с причитаниями и охами.
– Она жива, Мирта. Помолчи, – отрезал он, не глядя на жену. – Прикажи жарче растопить камин в детской. И пусть согреют воды.
Рокот укрыл дочь жакетом, поднял на руки, вышел в холл и стал медленно подниматься по широкой лестнице. Дрожь стихла, Лилу вцепилась руками в его шею и натужно сопела. С каждым вдохом щеки ее розовели, лицо оживало. Рокот потянулся магическим чутьем, обволакивая собственной сутью каждый кусочек ее души, до которого мог достать. Жизнь пульсировала мерно и уверенно, насколько он мог судить.
С детства Рокот мечтал стать рыцарем Меча и Света, защитником веры, и потому не мог пятнать себя магией. Но жизнь распорядилась иначе, и однажды между святостью и жизнью он выбрал жизнь: выучился у пленного степняка магии, исцелил от бесплодия Мирту, и в итоге у них родились две замечательные дочери. Но он все еще оставался нестабильным магом. Нестабильным и неучтенным.
Но даже случайно он не мог сотворить этого с дочерью. Нет, таким заклятием он не владел.
– Дыши глубже, дыши, – он попытался ободряюще улыбнуться.
– Не надо, твой оскал только пугает ее, – Мирта обогнала их и открыла дверь в детскую, вытащила из сундука пуховое одеяло, расстелила постель. Бледная, она двигалась выверенно и точно, а на сухих щеках не блестело ни единой слезинки. Больше никакой паники, лишних вздохов и слов – она вновь обернулась той самой Миртой, что когда-то помогала в степях раненым. Той самой девочкой, в которую была влюблена половина Ерихема.
Рокот уложил дочку, снял с нее туфли и укутал до самого носа. Согреваясь, Лилу моргала все реже и соскальзывала в дремоту.
– Искупай ее в теплой воде и останься тут, пока она не уснет. Убаюкай, как в детстве.
Маленькая Амала испуганно застыла в дверях, только поблескивали в полумраке мышиные глаза-бусинки.
– Заходи, побудь с сестрой, не бойся, – Рокот подтолкнул дочь в спину и помог забраться на высокую кровать.
– Что… это было? – мертвенным голосом прохрипела Мирта.
Он медленно вдохнул, еще медленнее выдохнул и произнес тихо, но четко:
– Я не знаю.
И он действительно не знал. В степях, во времена войны, случалось подобное. Рыцари между собой прозвали это «белой лихорадкой». Неведомое заклятие иссушало человека до последней капли тепла, и оставалась лишь пустая оболочка, которая потом медленно умирала. Так ушел Грет, самый верный друг и в то же время самый заклятый соперник Рокота. Некоторые выживали, если удавалось их отогреть. Рокот не был целителем, но знал, что Лилу выкарабкается: простое человеческое участие, нежность Амалы, голос Мирты, треск очага наполнят ее жизнью не хуже, чем справилась бы магия.
– Она будет жить, – сказал он вслух. – Я видел такое. К утру с ней все будет в порядке.
Понять бы еще, что именно отобрало у нее тепло.
Мирта не мигая смотрела ему в глаза, он почти слышал невысказанные вопросы. Но она лишь медленно кивнула, присела на край кровати и положила ладонь на холодный лоб дочери. Они обязательно вернутся к этому, но не сейчас.
Трижды ударили в дверной колокол.
– Это ко мне, – бросил Рокот и поспешил вниз.
Старая Нама уже ковыляла с кухни.
– Я сам открою, иди в детскую, там нужна помощь.
Рокот сбежал с лестницы и замер на миг, придавая лицу бесстрастное выражение: расслабить лоб, губы, глубоко вдохнуть, выдохнуть – и открыть дверь.
По гравию дорожки шуршал дождь, тянуло сыростью, талым снегом. Никого нет?
– Мир и покой этому дому.
Из темноты возник храмовник. Под необъятным капюшоном не разглядеть лица – только бледнеет длинный нос да на груди сплетаются паучьи пальцы.
– Мир и покой, – без улыбки поприветствовал Рокот. – Будь желанным гостем этого дома.
– Всенепременно, – шелестящий голос слился с шорохом одежд.
Рокот закрыл дверь на засов и принял у храмовника мокрый плащ. Расправив бесчисленные складки нижнего балахона, Слассен сдвинул капюшон на затылок, обнажив бритую голову, тряхнул длинными рукавами и наконец поднял на хозяина водянистые глаза.
– Проходи, мы как раз собирались ужинать, – Рокот поспешно толкнул дверь в комнату.
– Спасибо, но откажусь. – Храмовник прошуршал по залу и присел на край скамьи. – Я тороплюсь: дома меня ждет прощальный ужин.
– Прощальный?
– Я возглавляю служителей в походе. Завтра весь день сборы, переночуем с учениками в казармах и выступим на рассвете с вами.
Рокот присвистнул и опустился в высокое кресло напротив.
– Неужели больше некого отправить в лес?
– Далеко не все служители готовы принять
