Никто этого не знал, – во всяком случае, все промолчали. Харальд вполне мог бы привести пять тысяч человек, но его армия состояла лишь из тех, кто раздобыл коней.
– Сколько бы людей у него ни было, – многозначительно проговорил Альфред, – он должен атаковать этот бург, чтобы продвинуться дальше в Уэссекс.
Конечно же, это была чушь. Харальд мог пройти к северу или к югу от Эскенгама, но не имело смысла спорить с Альфредом, питавшим особую привязанность к бургам.
– Значит, ты собираешься победить его здесь, господин? – не вступая в спор, спросил я.
– У меня девятьсот человек, – ответил он, – и гарнизон бурга, а теперь еще три сотни твоих воинов. Харальд разобьется об эти стены.
Я увидел, что Этельред, Этельхельм и олдермен Этельнот из Суморсэта закивали в знак согласия.
– И у меня есть пятьсот человек в Силкестре, – добавил Этельред, как будто это решало все.
– И что они там делают? – спросил я. – Мочатся в Темез, пока мы сражаемся?
Этельфлэд ухмыльнулась, а ее брат Эдуард явно оскорбился.
Дорогой старый Беокка, наставник моих детских лет, посмотрел на меня многострадально-неодобрительным взглядом.
Альфред только вздохнул.
– Люди господина Этельреда могут совершать налеты на врага, пока тот будет нас осаждать, – объяснил он.
– Итак, господин, наша победа зависит от того, атакует ли нас здесь Харальд? От того, позволит ли нам Харальд убивать его людей, пока они будут пытаться перебраться через стену?
Альфред не ответил.
Пара воробьев ссорились среди стропил.
Толстая свеча из пчелиного воска на алтаре позади Альфреда оплыла и начала дымить, и монах поспешил подровнять фитиль. Пламя вновь поднялось, его свет отразился от высокой золотой раки, в которой, кажется, хранилась иссохшая рука.
– Харальд захочет нас победить, – внес свой первый робкий вклад в дискуссию Эдуард.
– Зачем? Зачем ему так утруждаться, если мы делаем все возможное, чтобы победить самих себя?
Придворные обиженно загомонили, но я заглушил этот гул.
– Позволь сказать тебе, что будет делать Харальд, господин, – обратился я к Альфреду. – Он проведет свою армию к северу от нас и двинется к Винтанкестеру. Там много серебра, оно удобно свалено в твоем новом кафедральном соборе, а ты привел свою армию сюда, поэтому Харальду не придется прилагать больших усилий, чтобы взять стены Винтанкестера. Но даже если он обложит Эскенгам, – я заговорил громче, желая перекрыть сердитый протест епископа Ассера, – все, что ему понадобится, – это окружить нас и дать нам умереть с голоду. Сколько тут еды?
Король сделал жест Ассеру, требуя, чтобы тот перестал негодовать.
– Так что же ты будешь делать, господин Утред? – спросил Альфред, и в голосе его прозвучала жалобная нотка.
Он был старым, усталым и больным, и вторжение Харальда, казалось, угрожало уничтожить все, чего он добился.
– Я бы предложил, чтобы господин Этельред приказал своим пятистам воинам пересечь Темез и двинуться маршем к Феарнхэмму.
В углу церкви заскулила гончая, но, кроме этого, не раздалось ни звука. Все уставились на меня, но я увидел, как у некоторых просветлели лица. Они увязли в нерешительности и нуждались в уверенном ударе меча.
Альфред нарушил тишину.
– К Феарнхэмму? – осторожно переспросил он.
– К Феарнхэмму, – повторил я, наблюдая за Этельредом, но его бледное лицо ничего не выражало, и ни один человек в церкви не подал голоса.
Я думал о местности к северу от Эскенгама. Война зависит не только от людей или припасов, но и от холмов, долин, рек и болот, от тех мест, где земля и вода помогут победить армию. Я путешествовал через Феарнхэмм довольно часто, следуя по дороге из Лундена в Винтанкестер, и всякий раз замечал, какая там местность и как ее можно будет использовать, если рядом окажется враг.
– У Феарнхэмма есть холм, на севере, сразу за рекой.
– Есть! Я хорошо его знаю! – откликнулся один из монахов, стоящих справа от Альфреда. – На холме есть земляной вал.
Я посмотрел на этого краснолицего, крючконосого человека.
– А ты кто такой? – холодно спросил я.
– Ослак, господин, здешний аббат.
– Земляной вал в хорошем состоянии?
– Его построили древние люди, – пояснил аббат Ослак, – и он сильно зарос травой, но ров глубокий, а вал все еще крепкий.
Таких земляных валов в Британии много, немых свидетелей сражений, бушевавших на этой земле, еще до того, как мы, саксы, явились сюда, чтобы принести новые войны.
– Вал достаточно высок, чтобы его было легко защищать? – уточнил я у аббата.
– Ты мог бы удерживать его целую вечность, если бы у тебя было достаточно людей, – уверенно ответил Ослак.
Я пристально посмотрел на него, заметил шрам поперек его переносицы и решил, что аббат Ослак был воином, прежде чем стать монахом.
– Но зачем приглашать Харальда осаждать нас там? – спросил Альфред. – Когда у нас есть Эскенгам с его стенами и складами?
– И на сколько хватит этих складов, господин? У нас тут достаточно людей, чтобы сдерживать врага до Судного дня, но недостаточно еды, чтобы протянуть до Рождества.
Бурги не снабжались едой, которая требовалась большой армии. Назначение обнесенных стенами городов состояло в том, чтобы сдерживать врага и давать возможность гвардейцам, хорошо обученным воинам, нападать на осаждающих на открытой местности, снаружи.
– Но Феарнхэмм? – спросил Альфред.
– Именно там мы уничтожим Харальда, – недобро проговорил я и посмотрел на Этельреда. – Прикажи своим людям отправиться к Феарнхэмму, кузен, и там мы поймаем Харальда в ловушку.
Бывали времена, когда Альфред задавал вопросы, проверяя мои идеи, но в тот день он выглядел слишком усталым и слишком больным, чтобы спорить. И у него явно не хватало терпения слушать, как остальные подвергают сомнению мои планы. Кроме того, он научился доверять мне, когда речь шла о военных делах, и я думал, что он согласится с моим туманным предложением. Но он меня удивил.
Повернувшись к церковникам, он жестом велел одному из них к нам присоединиться. Епископ Ассер, взяв под локоть молодого коренастого монаха, подвел его к креслу короля. У этого монаха было твердое, костистое лицо и темные волосы с выбритой в них тонзурой – жесткие и колючие, как шкура барсука. Он мог бы быть красивым, если бы не молочно-белые глаза. Я решил, что он слеп от рождения.
Нащупав кресло короля, монах опустился на колени перед Альфредом, который отечески положил руку на его склоненную голову.
– Итак, брат Годвин? – ласково спросил он.
– Я здесь, господин, я здесь.
Голос Годвина был чуть громче хриплого шепота.
– И ты слышал господина Утреда?
– Я слышал, господин, я слышал.
Брат Годвин поднял слепые глаза на короля. Некоторое время монах молчал, но лицо его все время подергивалось, подергивалось и гримасничало, как у человека, одержимого злым духом. Он начал издавать давящиеся звуки, и, к моему удивлению, это не встревожило Альфреда, который терпеливо ждал, пока наконец лицо юного монаха не приняло обычное выражение.
– Все будет хорошо, господин король, – проговорил Годвин. – Все будет хорошо.
Альфред снова похлопал Годвина по голове и улыбнулся мне.
– Мы
