Осферт услышал меня. Именно Осферт спрыгнул с вершины ворот, когда мы защищали Лунден, и теперь он прыгнул снова.
В крепости были и другие саксы, но их было слишком мало, и они быстро погибали. Осферту было на это плевать. Он прыгнул как раз между столбами ворот. На мгновение распростерся на земле, потом подскочил и закричал:
– Альфред! Альфред! Альфред!
Я подумал, что это странный боевой клич, особенно из уст человека, который так сильно негодовал на своего отца, как Осферт, но этот клич возымел свое действие.
Другие восточные саксы прыгнули, чтобы присоединиться к Осферту, а тот защищался от двух датчан щитом и рубил мечом двух других.
– Альфред!
Еще один человек подхватил крик, и Эдуард с оглушительным воплем спрыгнул с укреплений, чтобы присоединиться к сводному брату.
– Альфред!
– Защищать этелинга! – крикнул я.
Стеапа, считавший своим первейшим долгом позаботиться о том, чтобы Эдуард остался жив, спрыгнул вниз. Я остался на укреплениях с Сердиком, потому что мы должны были помешать датчанам отбить обратно ту часть стены, к которой были прислонены лестницы.
Мой щит искололи копья. Дерево липы расщепилось, но трупы у наших ног были препятствием, о которое споткнулся не один датчанин, чтобы присоединиться к этой груде. И все равно они шли на нас.
Датчанин начал расчищать площадку от тел, сбрасывая их в крепость, и я вогнал Вздох Змея ему под мышку. Еще один ткнул в меня копьем. Отразив выпад щитом, я полоснул Вздохом Змея по гримасничающему лицу, обрамленному блестящим шлемом, но противник увернулся. Я увидел, как датчанин посмотрел вниз, и понял – он думает о том, чтобы спрыгнуть и атаковать моих людей внизу. Я встал на труп и вогнал Вздох Змея под его щит, вывернув клинок, пронзивший бедро врага. Тот ударил меня щитом, потом рядом со мной оказался Сердик, чей топор врезался копейщику в плечо.
Мой щит стал тяжелым, потому что в нем торчали два копья. Я попытался их стряхнуть, но пригнулся, когда огромный, орущий проклятия датчанин ринулся на меня с топором и замахнулся, целя в мой шлем. Он всем телом врезался в мой щит, любезно сбив с него копья, а Ситрик расколол его шлем топором.
Помню, я видел, как кровь капает с края моего щита, прежде чем я стряхнул умирающего. Человек этот трясся, умирая. Я нанес выпад поверх его тела, и клинок Вздоха Змея задрожал, вонзившись в датский щит.
Подо мной слышались крепнущие крики.
– Альфред! – ревели люди.
А потом:
– Эдуард! Эдуард!
Стеапа стоил трех человек; он убивал, пуская в ход и непомерную силу, и сверхъестественное искусство боя на мечах, но теперь ему помогали. Все больше людей спрыгивали вниз, чтобы построиться «стеной щитов» под аркой закрытых ворот.
Осферт и Эдуард стояли в этой стене бок о бок. Отец Коэнвулф, полный решимости оставаться рядом с этелингом, тоже спрыгнул вниз и кинулся поднимать засов на воротах. Мгновение он не мог распахнуть ворота, потому что люди Пирлига, вооруженные топорами, все еще рубили массивное дерево, но потом услышали, как Коэнвулф кричит им, чтобы они прекратили.
И тогда ворота распахнулись, и, под восходящим солнцем, под дымом, среди кружащих пчел, мы привели в Бемфлеот смерть.
Разумеется, с самого начала датчане были застигнуты врасплох нашим нападением. Они думали, что люди Стеапы отступили на рассвете, а вместо этого мы пошли на штурм. Но внезапность нападения не уменьшила их решимости и не подарила нам большого преимущества. Враги быстро оправились, они мужественно сражались, и, если бы мы не заставили пчел присоединиться к бою, датчане наверняка отбили бы нашу атаку. Но человек, которого кусает рой разъяренных пчел, не может как следует сражаться, поэтому мы ухватились за этот маленький шанс добраться до парапета.
А теперь мы открыли ворота, и саксы перебирались через ров и врывались в крепость… И датчане, ощутив, что произошла катастрофа, сломались.
Я так часто это видел! Воин сражается, как герой, делает женщин вдовами и детей сиротами, заставляет поэтов находить новые слова, чтобы описать его подвиги, а потом, совершенно внезапно, падает духом.
Сопротивление превращается в ужас.
Датчане, которые мгновение назад были страшными врагами, внезапно стали людьми, отчаянно ищущими безопасное место.
Они бежали.
Было только два места, куда они могли устремиться. Некоторые, менее удачливые, отступили к строениям на западном конце крепости, в то время как большинство протиснулись через ворота в длинной южной стене – ворота вели к деревянному причалу на берегу реки. Даже в отлив она была слишком глубока, чтобы перейти ее вброд, а моста там не было; вместо моста поперек русла был пришвартован корабль. И теперь датчане перебирались через его скамьи, чтобы добраться до берега Канинги, где ожидали те, кто не принимал участия в защите крепости.
Я послал Стеапу, чтобы тот очистил остров, и он повел телохранителей Альфреда через импровизированный мост, но датчане были не в настроении встречаться со Стеапой. Они бежали.
Несколько датчан, очень немногие, спрыгнули с южных и восточных укреплений, чтобы вброд перейти через ров, но в болотах были всадники Веостана, которые быстро и жестоко расправились с этими беглецами.
Куда больше датчан осталось внутри крепости, отступив к самому дальнему концу и построившись неровной «стеной щитов», – она сломалась под молотящими клинками саксов.
Вопили женщины и дети. Выли собаки. Большинство женщин и детей были на Канинге и требовали, чтобы их мужчины садились на корабли. Безопаснее всего датчанин чувствует себя на своем корабле. Когда все идет наперекосяк, воин возвращается в море и позволяет судьбе унести его туда, где перед ним откроется другая возможность разбогатеть.
Но большинство датских кораблей вытащили на берег, потому что судов было слишком много, чтобы поставить их все на якорь в узком русле.
Люди на Канинге бежали от атаки Стеапы. Некоторые вброд перешли реку, чтобы погрузиться на те суда, что были на плаву, но тут ударил Финан.
Он ждал до тех пор, пока люди, охранявшие восточный конец устья, не отвлеклись при виде кошмара, разворачивающегося на западе, и тогда повел своих восточных саксов – все они были из гвардии Альфреда – через заливаемый во время прилива берег.
– Дураки только-только приподняли борт судна, обращенный к морю, – позже рассказал мне Финан, – поэтому мы напали с другой стороны. Это было легко.
Я в том сомневался. Он потерял восемнадцать человек убитыми и почти тридцать тяжелоранеными, но захватил корабль. Финан не мог ни пересечь реку, ни перекрыть ее, но он был там, где я хотел.
А мы бились в крепости.
Саксы мстили за дымы над Мерсией. Они истребляли датчан. Мужчины пытались защитить свои семьи, крича, что они сдаются, но их рубили топорами и мечами. Большинство женщин и детей вбежали в большой дом – именно там собиралась огромная добыча Хэстена, которую сюда
