Я переложил рулевое весло «Полуночной» так, что мы свернули из размеченного канала в настоящий пролив, огибающий с юга отмель, на которую наскочил гордый корабль. Мы гребли медленно, дразня врагов, проходя мимо, на расстоянии броска копья, я помахал им.
А потом мы вышли в море.
Ингульфрид и ее сын находились поблизости, Финан стоял рядом, а мой сын и мои люди сидели на веслах. Пригревало солнышко, море искрилось, лопасти зарылись в воду – и мы ушли.
Ушли творить историю.
Глава 2
Колесо Фортуны поворачивалось. Я не знал этого, потому как по большей части мы не замечаем его движения. Но в тот солнечный летний день, когда мы отплыли из Фризии, оно крутилось быстро.
Я возвращался в Британию. Возвращался туда, где христиане ненавидели меня, а даны не доверяли. Возвращался, потому что чутье подсказывало: затянувшийся мир кончился. Я верю, что чутье – это глас богов, но не уверен, что боги говорят правду. Боги тоже лгут, дурачат нас. Была опасность, что мы приплывем и обнаружим в стране мир, где ничего не поменялось, поэтому мы соблюдали осторожность.
Доверяй я безоговорочно зову богов, двинулся бы на север. Я размышлял об этом. Подумывал обогнуть северную оконечность шотландских земель, потом пойти на юг, через скопление суровых островов, до северного побережья Уэльса, после – на восток, где вливаются в море реки Ди и Мэрс. Вверх по Ди рукой подать до Сестера, но хотя я предполагал, что Хэстен укрывает семью Кнута, доказательств у меня не было. Кроме того, что мог я со своей малочисленной командой поделать против гарнизона Хэстена, укрытого за мощными каменными стенами римской крепости?
Поэтому я осторожничал. Поплыл на запад, туда, где надеялся найти укромное местечко и разузнать новости. Нам приходилось идти на веслах, потому как ветер дул навстречу. Целый день мы медленно пробивались вперед, используя по двадцать гребцов, чтобы менять людей. Я тоже входил в смену.
Та ночь была ясной, и мы остались наедине с бессчетными звездами. Молоко богов струилось за ними, арка света отражалась от поверхности моря. Этот мир создан из огня, и, покончив с работой, боги взяли оставшиеся искры и угольки и разметали по небу, и я не уставал дивиться красоте великой арки Млечного Пути.
– Если ты прав, – пробормотал Финан, присоединившись ко мне у рулевого весла и нарушив мои думы, – то все уже кончено.
– Война?
– Если ты прав.
– Если я прав, то ничего еще не начиналось.
Ирландец фыркнул:
– Кнут порубит Этельреда в капусту! Ему и дня хватит, чтобы разделать под орех этого трусливого ублюдка.
– Думаю, ярл выжидает, – сказал я. – И даже так не станет нападать на Этельреда. Он даст ему застрять в Восточной Англии, поглубже увязнуть в болотах, а потом пойдет на юг, в Мерсию. А еще позволит себе собрать перед выступлением урожай.
– Собирать-то толком нечего, – уныло заметил Финан. – После такого дождливого лета.
– И все-таки Кнут намерен заполучить все, что можно. И если догадка насчет Хэстена верна, Этельред считает себя в безопасности. Думает, что может напасть на Восточную Англию, не озираясь на Кнута. Поэтому ярл выжидает, убаюкивая Этельреда.
– Так когда же Кнут ударит по Мерсии? – спросил ирландец.
– Через несколько дней. Сейчас сбор урожая. Когда он закончится – через неделю, две?
– А Этельред по уши увязнет в Восточной Англии.
– И Кнут возьмет Южную Мерсию, а потом кинется на Этельреда с оглядкой на Эдуарда.
– Эдуард выступит?
– А куда ему деваться? – произнес я с уверенностью, которую хотел бы питать. – Эдуард не может позволить данам занять всю Мерсию. Однако эти пустоголовые попы могут посоветовать ему отсидеться в бургах. Тогда Кнут придет сам.
– Итак, Кнут возьмет Мерсию, – рассуждал Финан, – потом Восточную Англию, а напоследок двинется на Уэссекс.
– Таков его план. По крайней мере, я поступил бы так на его месте.
– И что будем делать мы?
– Вытаскивать саксонских ублюдков из дерьма, в которое они вляпались, – заявил я.
– Мы, все тридцать шесть человек?
– Да мы с тобой и вдвоем управились бы, – презрительно бросил я.
Финан расхохотался. Ветер крепчал, креня корабль. Он также заходил к северу, и если зайдет еще немного, мы сможем поднять парус и убрать весла.
– А как насчет святого Освальда? – поинтересовался ирландец.
– А что с ним?
– Этельред на самом деле собирается собрать бедолагу воедино?
Тут я не брался ответить. Этельред был достаточно суеверен, чтобы поддаться христианской болтовне про волшебные свойства священного трупа, но чтобы заполучить тело Освальда, Этельреду требовалось идти в подвластную данам Нортумбрию. Насколько я понимал, он решился развязать войну против данов Восточной Англии, но хватит ли ему смелости связаться еще и нортумбрийскими ярлами? Или он убежден, что Кнут не посмеет напасть, пока его жена в заложниках? В таком случае Этельред может отважиться на вылазку в Нортумбрию.
– Скоро все выясним, – сказал я.
Я передал рулевое весло Финану, предоставив ему править кораблем, а сам стал осторожно пробираться мимо спящих и двадцати гребцов, неспешно махавших веслами в разбавленной светом звезд темноте. Я пришел на нос, положил руку на штевень с драконом и принялся всматриваться в даль.
Мне нравится стоять на носу кораблей. Той ночью в море отражался свет звезд, выстилая мерцающую тропу через водную пустыню, но куда ведет эта тропа? Я смотрел, как блестит и искрится море, слушал плеск и шипение волн, ударяющих о борта «Полуночной», покачивающейся на невысоких гребнях. Ветер зашел достаточно, чтобы нести нас на юг, но, поскольку у меня не было точного представления, куда плыть, я не позвал Финана и не приказал изменить курс. Просто позволял кораблю идти по мерцающей дороге среди залитого звездным светом моря.
– А что будет со мной? – Это подошла Ингульфрид. Я не слышал ее шагов по палубе, но повернулся и увидел бледное лицо в обрамлении капюшона плаща Эльфрика.
– Что с тобой? – переспросил я. – Ты отправишься с сыном домой. Как только твой муж заплатит выкуп, разумеется.
– А что случится со мной дома?
Мне хотелось ответить, что ее будущее в Беббанбурге – не моя забота, но понял, почему она задает этот вопрос, причем таким унылым тоном.
– Ничего, – проворчал я, понимая, что солгал.
– Муж будет бить меня, – произнесла женщина. – А то и хуже.
– Хуже?
– Я обесчещена.
– Это не так.
– Разве он поверит?
Я помолчал некоторое время, затем покачал головой:
– Не поверит.
– Поэтому станет бить меня, а потом, скорее всего, убьет.
– Правда?
– Он гордый человек.
– И дурак, – бросил я.
– Но дураки тоже убивают, – возразила Ингульфрид.
Меня подмывало сказать, что ей следовало подумать о последствиях, когда она вызвалась
