От него слегка тянуло коньяком, но глаза были трезвыми, а теперь еще и озадаченными.
Мама беззвучно хлопнула ртом и начала торопливо сдергивать с себя сапожки.
– Пошли на кухню, – вполголоса предложил я.
– Пошли, – согласился папа, с интересом косясь в сторону моей комнаты.
Мама наконец совладала с обувью и, не снимая пальто, подскочила к закрытой двери. Я напрягся, но она лишь осторожно, от порога, заглянула внутрь и секунд через пять так же осторожно отступила.
– Другая… – прошептала папе растерянно.
В глазах у того внезапно блеснуло веселье.
Мы прошли на кухню: папа, за ним, ступая отчего-то на цыпочках, мама, я же замыкал строй.
– Ну, докладывай. – Папа развернулся и оживленно потер ладони.
– Да… – пожал я плечами, – это из нашей агитбригады, классом младше. Кстати, тоже Тома.
– Да что же такое-то! – Мама, не выдержав, всплеснула руками. – Заговорили тебя на них, что ли!
– Да ты не о том думаешь. – Я посмотрел на нее с укоризной. – У этой четыре дня назад мама от рака умерла, а отец по такому случаю опять запил…
– О… – мигом посерьезнев, протянул папа.
Мама прерывисто вздохнула и замерла с широко распахнутыми глазами.
– А во хмелю он буен, – продолжил я пояснять расклад. – Случайно ее на улице встретил – мокрая до нитки, совсем уже никакая. Не оставлять же на холоде… Вот, взял с собой.
– Правильно сделал, – рубанул ладонью воздух папа, – молодец.
– Она говорит, что запоев длиннее недели у него обычно не бывает. Так что ей перекантоваться бы у нас несколько ночей, а?
Папа с готовностью кивнул:
– Да, конечно, пусть живет. Накормим, напоим, спать уложим… Кстати, как ложиться будем? – Он испытующе глянул на меня.
– Я ей свою кровать застелил, а себе кресло раскинул, – ответил я.
– Годится… – Папа еще чуть подумал и уточнил: – Деньги нужны?
– Своих хватит, – отмахнулся я.
– Ну и хорошо. – Он еще что-то прикинул про себя и повернулся к маме: – Пошли тогда спать, завтра ведь не встанем.
– Да погоди ты. – Она торопливо зарылась в холодильник. Высунулась оттуда с трагически прикушенной губой: – Им же завтра после школы обедать нечем!
– Ой, мам! Да в диетическую столовую зайдем, делов-то, – сказал я.
Она посмотрела на меня растерянно, потом в глазах ее блеснула хитринка:
– Я, раз такое дело, отпрошусь, пожалуй, на полдня у Митрофановны… Завтраком вас накормлю, обед приготовлю…
– Ох ты и любопытна… – негромко пробормотал я, укоризненно покачивая головой.
Она чуть зарозовелась.
– А ты как думаешь?! – всплеснула она руками. – Ты какую-то девочку ночевать к себе привел, а я на нее и не посмотрю даже?! Да меня Митрофановна сама с работы домой погонит!
– Все с вами понятно, – ухмыльнулся я, – да смотри, бога ради. Только осторожно – не забывай, в каком она сейчас состоянии.
– Конечно, конечно, – заворковала мама, соглашаясь, а потом тихо, как бы про себя, ввернула: – Оберегает прямо как свою…
Я закатил глаза к небу.
– Крепись. – Папа, проходя, потрепал меня по плечу. – Это только начало.
– Страшно подумать о конце… – пробормотал я ему в спину.
– Э, – резко остановился он, разворачиваясь, – а вот с этим не торопись.
На это я смог только беззвучно разевать рот, словно окунь, только что снятый с крючка.
Папа понял по-своему:
– Да… Надо бы с тобой это проговорить наконец…
– О тычинках и пестиках? – вопросил я голосом, полным безнадежности. – Надеюсь, не прямо сейчас?
– Что, уже не актуально? – Папа задумчиво почесал под бородой. – Ты, главное, не торопись выбирать.
Где-то за моей спиной замерла мама – я не слышал оттуда даже легкого дыхания.
– Пап… Но выбираем не мы, ты в курсе? Как это… – Я пощелкал пальцами. – Мужчина – это товар, который думает, что он – покупатель.
Сзади отчетливо хихикнули. Папа возмущенно вздернул бороду:
– Ты что, уже готов сдаться?
– Папа, – напел я ласковым голосом, – я в девятом классе, ты не забыл?
– Порой начинаю забывать, – сокрушенно признался он. – Я в девятом классе девочек домой на ночь не водил.
– И ты, Брут…
– Ладно, ладно, – вскинул он руки, – будем верить в лучшее.
– Да-да, – согласилась из-за спины мама, – но все равно вы там сильно не шумите.
– Ей что, – качнул я головой в ее сторону, – тоже коньяка досталось?
– Выпросила маленько, – показал папа на пальцах, сколько это. Вышло грамм так сто.
– Как же я вас люблю, – искренне признался я. – Давно хотел вам это сказать. Повезло мне.
Редкий случай: у папы кончились слова. Он кривовато улыбнулся и неловко развел руками. Я оглянулся – мама отвернулась и торопливо терла уголок глаза.
– Ладно… – пробормотал я, смущенно глядя в пол. – Я уже мытый. Пошел спать. Спокойной…
– Спокойной… – нестройным хором прозвучало мне в спину.
Я закрыл за собой дверь и постоял, привыкая к темноте. Постепенно она наполнилась прозрачностью. Мелкая спала на боку, подтянув к себе ноги. Одну ладонь она засунула под подушку, вторую – под щеку. Умильно улыбаясь, я протиснулся вдоль кресла-кровати.
Лег и некоторое время смотрел на шевеление теней на потолке – ветер опять теребил ветви.
«Какой же я счастливый, – поразился я внезапно. – Все есть: любимая девушка, любимая семья, любимая страна. Любимое дело. За что мне так повезло? Чем расплачиваться буду?»
Я поморгал в потолок, потом между моими бровями пролегла складка:
«Об одном прошу: пусть расплачиваться буду только я».
С тем и заснул.
Глава 4
Вторник 7 марта 1978 года, утро
Ленинград, Измайловский проспект
Я проснулся рывком, словно и не спал. Просто открыл глаза в темный еще потолок – и сразу осознал все: слева, чуть посапывая в подушку, спит Мелкая («Все же заболела?» – сразу озаботился я);
