– А… Это вы о том психологе?
Она поперхнулась заготовленными словами. Потерла с досадой лоб и вполголоса пожаловалась в пустоту:
– И ведь говорила мне Татьяна Анатольевна, предупреждала: не связываться с тобой…
– Наша Тыблоко – мудрая женщина, – степенно согласился я, – ее не грех и послушаться.
Глаза Светланы Витальевны на пару секунд остекленели. Потом она посмотрела на меня длинным нехорошим взглядом, и я торопливо вскинул руки, объявляя о безоговорочной капитуляции:
– Ну да, да, виноват. Молодой, глупый…
Она обиженно поджала внезапно задрожавшие губы:
– Виноват, виноват… Да я, получается, на тебя совсем неверный анализ написала! Ты же меня дурой перед руководителем группы выставил!
Я припомнил чернявого, карманное зеркальце в ее руке и потупился, испытав мимолетный стыд.
– Извините, Светлана Витальевна… Черт попутал, правда… Чем могу загладить?
– Загладит он… – недовольно пробухтела она, – чем тут теперь такое загладишь… Только образцовой работой!
– Так я готов! – воспрянул я духом. – Что в итоге-то: добро дали?
– Дали… Но не без сомнений. – Она хищно прищурилась. – Посмотрим, как ты до поездки будешь справляться.
– Слушаю со всем почтением.
Она мечтательно посмотрела сквозь меня:
– Эх, как бы я хотела быть куратором твоей группы в нашем институте… Может, случится, а?
– Не-не-не, – замотал я с испугом головой, – я в математики.
– Жаль… Очень жаль, – с чувством сказала Чернобурка, – но я не буду терять надежды.
Я улыбнулся:
– Вот честно, Светлана Витальевна, я сожалею. Что делать-то надо?
Она немного помолчала, успокаиваясь. Затем сказала:
– Тебе послезавтра надо после школы подъехать туда же, на Литейный.
Я на пару секунд прикрыл глаза и пробежался по своим планам, стремительно их переверстывая.
– Хорошо.
– Меня вызовут, я проведу.
Я молча кивнул. Она быстро оглянулась и пояснила вполголоса:
– С офицером одним познакомишься…
От уголков ее глаз разбежались тоненькие насмешливые морщинки, и я почувствовал какой-то подвох.
– Каким-таким офицером? – уточнил наугад.
– Статным, симпатичным, – пояснила она, давя улыбку, – настоящий морской дьявол. Руководитель нашей поисковой экспедиции.
Я прикрыл глаза, прикидывая получающийся расклад.
– Ага… ага… – забормотал, – ага. Понятно. Мэри, да?
– Соображаешь, – с каким-то непонятным сожалением сказала Чернобурка.
– А получится? – с сомнением спросил я. – Хотя, конечно, не мое дело…
Она взмахнула рукой:
– Верно, не твое, не забывай об этом. Главное – сам не подведи. – И добавила задушевно: – Прибью ведь паршивца…
Тот же день, ранний вечер
Ленинград, Загородный проспект
Перед Техноложкой было необычайно людно – вовсю шла бойкая уличная торговля. Закручивались тугими кольцами очереди около горьковатой абхазской мимозы; влет, только успевай подносить, расходились армянские гвоздики, и лишь у латышей с тюльпанами иногда случался короткий передых – дороговато, аж по два рубля за цветок.
Мне пришлось потолкаться, выискивая в этой суете Гагарина.
– Вот. – Мы отошли в сторонку, и он протянул мне сверток. – Как заказывал. Все за семьдесят пять.
– Четвертый флакончик доложил? – уточнил я и полез за деньгами.
– Да, да, как договорились, – сказал он и продолжил: – С квартирами туго. То клопами воняет, то плесенью из подвала. Я вышел на маклера, что занимается сдачей дорогих квартир, но там и цены другие… – Ваня посмотрел на меня вопросительно.
– Давай, чего уж там… – обреченно махнул я рукой.
– Есть очень хорошая двушка за сотню, в доме работников театра. Это на Бородинской улице. Можно прямо сейчас позвонить маклеру и договориться о встрече, он ждет.
– Так, – сказал я и призадумался.
Сформированный вчера запрос на «губастого» ушел в сопряженную ноосферу, и, по опыту, отклик будет не раньше чем через пять – семь дней.
Так у меня паранойя? Нет?
– На тебя больше никто не выходил с вопросами обо мне? – пристально посмотрел я Ване в глаза.
– Нет. – Ответ вылетел из него легко, без заминки. Потом он уточнил озабоченно: – А что, могут еще?
«Не похоже, что врет», – решил я.
– Не знаю, – покачал я головой, а потом признался: – Что-то мне чем дальше, тем больше от того эпизода неуютно. Если что, сразу говори. – Я еще чуть помялся, а потом все же решился: – Хорошо, звони маклеру.
Тот же день, вечер
Ленинград, Измайловский проспект
В квартиру я не возвращался – прокрадывался, аки тать в ночи. Тихо отщелкнул замок, осторожно переступил через порог… Не включая света, так же тихо притворил входную дверь и замер.
Сквозь широкую щель под дверью из гостиной в прихожку пробивался теплый свет. На всякий случай я заглянул в свою комнату. Никого. Мне немного полегчало. Не то чтобы я действительно боялся, что Мелкая будет отсиживаться в темноте и одиночестве, но кто знает, как у нее сложится с родителями в мое отсутствие?
Припрятал духи в ящик стола и вернулся в коридор. Приложил ухо к узкой щелке у дверного косяка и постоял прислушиваясь. В комнате под мерное бормотание телевизора мама вела неторопливый допрос Мелкой, ловко маскируя его под непринужденную светскую беседу. Я поежился, мысленно пробежавшись по накопившимся за мной грехам и грешкам. Сколько их, интересно, уже успело всплыть в ходе этого потрошения?
– Ну понятно… – протянула мама и неожиданно поменяла тему: – Кстати, а ты-то Андрюшу поздравила на двадцать третье? Не забыла?
– Да, открытку надписала, – чистосердечно призналась не заподозрившая никакого подвоха Мелкая.
– А мальчиков в своем классе?
– А у нас девочек больше, так что – обошлось, – прозвучало радостно в ответ.
Следом наступила ошеломленная тишина: Мелкая, судя по всему, лихорадочно соображала, как выбраться из простенькой ловушки-двухходовки, в которую она только что позволила себя загнать.
– Ты что-то зефир совсем не ешь, – произнесла мама с легкой укоризной, за которой моему опытному уху была слышна довольная улыбка. – Вот попробуй.
Я толкнул дверь, заходя.
– Опа, – сказал удивленно, – а где папа?
– Да
