Я еще немного поворочался под одеялом, а потом вдруг понял, что проснулся окончательно. Лежать стало невтерпеж, и я двинулся на звуки, что доносились с кухни.
– Привет, – сказал, опершись плечом о косяк.
– Привет, – эхом откликнулся папа и сунул точильный брусок под кран, а потом провел по нему намыленной рукой.
На столе развалом лежала куча разномастных ножей.
Шур-шур, шур-шур: папа начал методично водить очередным лезвием по оселку.
Я протиснулся к окну и посмотрел на небо: с него монотонно сеял дождик.
«Значит, – подумалось с довольной ленцой, – сегодня без пробежки».
– Есть несколько стратегий подбора жены, – вдруг ни с того ни с сего начал папа, все так же точа лезвие.
Правой стороной. Левой. Правой. Левой.
Шур-шур. Шур-шур.
– О! – Я повернулся, иронично вздергивая брови. – С самого да со с ранья… Так меня.
– По любви… – Папа поднял нож на уровень глаз и задумчиво пригляделся к отблеску на кромке. Потом недовольно качнул головой и вновь смочил брусок водой.
Я заоглядывался в поисках завтрака: задушевная беседа могла затянуться.
– Творог в холодильнике, – подсказал, поняв, папа.
Я извлек эмалированную кювету и заглянул под крышку, оценивая объем.
– Запеканку будешь? – спросил у отца.
– Гм? А давай, – согласился он охотно и продолжил: – По любви – хороший вариант, кто бы спорил. Но не без существенных недостатков.
– Любовь зла? – уточнил я, выставляя на стол сахар и муку. Потом полез в холодильник за парой яиц.
– Не только, хотя и это – тоже. Видишь ли, любовь со временем иссякает. Часто – всего за несколько лет. – И он выдержал паузу, давая мне возразить, но я промолчал.
– Ты даже спорить не будешь? – искренне поразился папа.
Я высыпал в миску сахар, вбил яйца и принялся взбивать содержимое вилкой.
– Угх… – повел папа бородой. – И в чем тогда заключается минус, скажешь?
– Любовь прошла, завяли помидоры… – фальшивя, напел я, а потом спокойно ответил: – Ну, придут на место горячей любви привычка и товарищество… Не так уж и плохо, а?
– Не, – протянул папа обрадованно, – нет! Не то! Вот для чего вообще природе понадобился этот механизм?
Я пожал плечами. Руки мои тем временем продолжали старательно месить творожную массу.
– Чтобы самец заботился о потомстве.
– Так, – согласился папа и со значением поднял палец. – А еще?
Нет, голос-то его я знал. Было понятно, что подвох уже близок.
– Ну и?.. – спросил я, хорошенько подумав.
– Любовь – это период, когда легко прощать, – произнес папа лекторским тоном. – Идеальное время для выстраивания отношений внутри семьи, распределения ролей. Для притирки.
Я сполоснул руки, откинул дверцу духовки и достал спичку.
– И что это значит в практическом плане? – Голос мой, отразившись от чрева железного ящика, был глух. А может, и сам по себе сел: кажется, я начал догадываться, куда он ведет.
Пыхнуло, и понизу рядами зажглись голубые огоньки. Я прикрыл дверцу и поднялся.
– Да то и значит, – воскликнул папа с неожиданной экспрессией, – что жить в это время надо вместе, а не порознь! На все плевать, хватать в охапку – и жить! Никаких «потом» и «потерпи еще немного»!
Тут речь его пресеклась, и он пару раз недоуменно моргнул, глядя в стену. Потом удрученно буркнул:
– Это я не о себе сейчас… В общем плане говорю.
– Ага, – легко согласился я, – принимается.
Он прищурился на меня с подозрением, а потом продолжил:
– Если сразу жить вместе, тогда может сложиться. А если упустить этот золотой период – то все, ёк. Ушло времечко. Потом на притирке все и рассыплется.
– Ты меня к чему-то призываешь? – спросил я, вываливая творожную массу в большую чугунную сковородку. – Я готов всерьез обдумать и принять положительное решение. Да даже и кандидатура уже подходящая есть.
Папа в ответ только покривился и с безнадежностью махнул рукой:
– Сколько ты уже со своей Томой валандаешься? Год? Полтора? И еще полтора до института. И потом тебе ее не сразу отдадут. Вот и считай сам.
Руки мои замерли.
– Прогноз неблагоприятный, – с сочувствием глядя на меня, заключил папа.
Я прикусил уголок губы и отправил сковороду в духовку, а затем уменьшил огонь.
Папа прокашлялся и сказал:
– Еще есть стратегия перебора.
– Увлекательное, должно быть, дело, – отозвался я бесцветным голосом.
– Да, – кивнул папа, – легко заиграться и упустить время. Но это после двадцати пяти.
– Предлагаешь перейти на эту методу? – Мне удавалось выдерживать ровный тон.
– Но и это не все, – словно не заметив моего вопроса, продолжил папа, – еще есть стратегия воспитания будущей супруги. Мечников, кстати, так себе вторую жену воспитал, из дочки своего хорошего знакомого. Да и не он один.
И папа вновь взял в руки нож и брусок.
Шур-шур. Шур-шур.
Я придвинулся к раковине и сполоснул руки.
– К тому же, – вдруг негромко добавил папа, – нет какого-то особого достоинства в том, чтобы любить за жизнь только один раз.
Я медленно вытер руки и развернулся.
– А в том, чтобы несколько раз за жизнь любить одного и того же человека?
Шур…
Нож замер, потом папа опустил руки и хмыкнул:
– Хм… Интересный вопрос… – Брови его задумчиво сошлись.
Я заглянул в духовку: запеканка по краям уже начала желтеть.
– Я подумаю и потом тебе свой ответ скажу, – пообещал папа.
Я выглянул из-за плиты, как из-за бруствера.
– Да я бы лучше на него посмотрел.
Мы встретились глазами.
– Посмотрим… – через силу усмехнулся папа и отвел взгляд. Шур-шур. Шур-шур. – Посмотрим, как получится…
24 марта, пятница, полдень
Арлингтонский лес, штат Вирджиния
Этот тихий зеленый район был застроен неброскими, но дорогими, стоящими наособицу домами. Преобладал стиль колониального возрождения, сочетающий внешнюю, идущую от протестантизма простоту
