Возле церкви старца встретил юноша. Старик долго смотрел ему в глаза, а после спросил:
– Скажи мне, внучок, а ты грамотой владеешь?
– Нет, дед, но, коли угодно, может, мы найдем кого, кто писать и читать умеет.
– Долго искать будете! Сейчас время такое, что грамотных мало. Ладно, сядь-ка со мной и послушай, что я тебе скажу. Время мое подходит, скоро к Всевышнему, ответ ему давать за все дела. Не хочу, чтобы правда была утеряна. Ты послушаешь меня и потом при случае расскажешь кому, а тот, может, и запишет для потомков.
– А про что ты рассказать хочешь, дед?
– А про Евпатия я тебе расскажу, Коловрата.
– А кто это?
– Вот видишь, ты уже и не знаешь. А было время, о нем все знали. Теперь я, наверное, последний из тех, кто видел его и бился рядом с ним. Тогда была лютая зима! Снег мел нам прямо в глаза, а мы, не страшась смерти, рубились с монгольскими воинами. Было ли нам тогда больно? Конечно, было. Стрелы разрывали наши тела, а удары сабель прорубали кольчуги. Вот сейчас здесь поселок, а тогда было поле. Вон там вон стояли стенобитные орудия, которые обрушились на людей Евпатия!
– Так ты был с ним! Я вспоминаю, точно, мне тетка рассказывала. Она говорила, что когда уже вся рязанская земля была уничтожена, то нашелся один богатырь, который повел выживших проводить великого царя и хана стрелами и копьями. Она еще говорила, что, когда Батый спросил у него, чего ты хочешь, тот ответил: лишь умереть! Ты был с ним, с Евпатием? Как тогда ты выжил? Сказывают, что все воины пали.
– Нет, внучок, в тот страшный день меня с ним не было. Но не все нашли конец в тот день. Один человек из участников этого боя остался жив. Имя ему Демид-предатель! Я каждый раз, проходя здесь, вспоминаю ту лютую зиму, когда я бежал по заснеженному лесу. Сколько лет-то прошло? Тридцать? Может, больше. Но как сегодня я помню, что спешил я тогда сказать ему, боярину Евпатию, о том, что здесь ловушка. Ты сейчас выслушаешь всю историю, а потом запишешь ее или поручишь кому-нибудь иному записать.
Старец стал медленно, коряво и часто сбиваясь, рассказывать о том, как все происходило. Юноша слушал молча, не перебивая, а когда старец закончил, то спросил:
– А что стало с этим Демидкой? Филька Веселый нашел его и убил?
Старец посмотрел на юношу и ничего не ответил, но, взглянув на этого еще несколько секунд назад благообразного старика, юноша понял: Демид Твердиславович умер лютой смертью.
– Можешь, когда будешь рассказывать или записывать эту историю, выкинуть имя Демидки? Ты ведь человек умный, хоть пока грамотой и не владеешь, но когда-нибудь обязательно все запишешь! Он недостоин того, чтобы на его имя место тратить. Лучше напиши про Евпраксинью или еще про кого. А знаешь, может, и не стоит писать. Просто запомни и расскажи кому еще. Сейчас такое время: напишешь – сожгут. Ты лучше вот попробуй песню сложить или повесть. Свитки и грамоты сгорят, а вот слова останутся.
– Слово! Слово о полку Евпатьеве!
– Красивое название, внучок! Красивое. А можно еще назвать – Сказание о гибели Рязани. Подумай, как красивее будет. И помни: Евпатий Львович Коловрат был богатырь невиданной силы!
– А куда ты, дед, пойдешь? Переночуй у храма Господнего!
– Благодарствую, внучок, но я хочу перед смертью посидеть рядом с тем местом, где боярин Евпатий нашел свой конец. Там и заночую. Пойдем, тебе покажу это место!
Мальчишка пошел вместе с Филиппом, который, проходя мимо поселка, показывал:
– Вот здесь вот стоял Батый. Здесь я с ним и встретился. А вот тут, где теперь хата чья-то стоит, тут и лежал тот камень. Может, под фундамент его использовали, а может, поганые прибрали. А вот эта вот березка тогда, верно, прутиком еще была. Или после ее посадили. А вон там вон и сожгли всех павших: и из полка Евпатьева, и монголов. Крест надо бы поставить! Тогда никто не сделал этого. Мертвых тогда было много!
– Дед, чего это ты на землю опустился? Плохо тебе, что ли? Пойдем, я тебя хоть в дом отведу, там, помолившись, Богу душу отдашь!
– Ты мог бы меня похоронить там же, где и все воины Евпатьевы лежат? Это мечта моя давняя. Пожалуйста.
Ну, вот и умираю, подумал Филька Веселый. Сейчас все словно растворится, и я опять вернусь в ту страшную зиму, а рядом со мной будут мои лихие друзья, люди отчаянные, витязи княжьи. Мы обнимемся, и я скажу им:
– Я вот каюсь перед вами, что не успел тогда и вы смерть свою нашли. Я ведь тогда бегом по заснеженному лесу бежал, не зная даже, в правильную ли я сторону бегу. Не было подо мной ни коня, ни лыж. Только ноги. Да и где что найти можно было – повсюду вороги, снег. Но коли сейчас мне опять придется бежать этот путь, то я уж, честное слово, не присяду ни разу. Я ведь всю жизнь себя проклинал, что так долго медлил. Надо было сразу, как узнал, из плена бежать, а я выжидал, чтобы все наверняка было. Вот за это мне единственному и досталась жизнь долгая. Зато я перед смертью обо всем поведал, и ваш подвиг никогда не будет забыт. Я ведь вижу, парень этот неплохой, не забудет он того, что я сказал. Будет это называться «Слово о полку Евпатьеве, или Сказание о разорении Рязани»! Там про все он напишет: и о том, как мы мечи притупили и саблями вражескими бились, и о том, как ты, Евпатий Львович, Хостоврула, богатыря монгольского, сбил. Я и про конька рассказал, но не знаю, запишет ли. Он ведь пока еще тоже грамотой не
