Старое дерево рамы под моими руками жалобно хрустнуло, и весь нижний узорчатый край окошка рассыпался в труху. Мне показалось, что в тишине внутреннего двора это прозвучало набатом. Сердце испуганно ухнуло в пятки и словно даже стучать перестало. С ужасом смотрела вниз на толпу людей, не в силах даже присесть, чтобы меня не заметили.
Но, кажется, хруст ломающегося гнилого дерева был только в моей голове, никто не обернулся и не задрал головы в мою сторону. Все были заняты приездом дофина.
Вот вся дюжина юношей на лошадях пустила животных по кругу, следуя друг за другом будто в дивном, завораживающем танце. А вот единым движением они отпускают поводья и мягко соскальзывают на землю.
Только сейчас мне стало понятно, что все наряжены в плащи разных оттенков синего: от темного, насыщенного — цвета грозового неба до нежного василькового. Шесть господ, шесть слуг. Дофин и свита. Пятеро фаворитов. Я жадно разглядывала юношей внизу, кусая от волнения губы. Наверное, уже весь воск съела, но как можно оставаться спокойной?
Дофин и его фавориты были одеты совсем не так, как пажи. Если те щеголяли в узких, обтягивающих штанах и смешных объемных шортах, то его высочество и свита были в костюмах, наглухо застегнутых до самого подбородка, похожих на военные мундиры. Я видела у дедушки что-то подобное, он в юности служил в королевском полку.
На головах у них были залихватские островерхие шапочки с перьями. Все-таки каждый из дюжины был красив, даже издалека мне это видно. А какая выправка! Сабля на бедре. У меня просто нет слов, чтобы выразить восторг от происходящего, лишь рот открывался, как у вытащенной из воды рыбы.
Жаль, что никак не разглядеть лиц и узоров на одежде. Но утешает, что из обеденного зала девочкам видно не лучше. Что же сейчас будет? Ах, надо еще рассчитать время, чтобы успеть добраться до остальных претенденток.
— Так-так… И что мы тут делаем? Заговор?
Вздрогнула и, испуганно дернувшись, оглянулась. Сердце колотилось как бешеное, казалось, что даже не хватает воздуха.
В проходе, выделяясь на фоне темного коридора, стоял месье де Грамон собственной персоной. Почему не наш завхоз, вздорный старикашка? Почему не директор? Да почему не любой преподаватель школы, который наверняка понял бы причину? Почему этот страшный человек?
— Кто вы? С какой целью ведете наблюдение? Отвечайте!
Под конец менталист рявкнул так, что у меня зубы от страха застучали. Неужели меня сейчас арестуют, как Марию-Элену? Отправят в темницу, где я не увижу света до конца своих дней. А будут ли меня пытать? Или отрубят голову сразу? Слезы брызнули, словно из дырявого меха с водой.
— Я-я-я… я ж-ж-же прос-с-с-то с-с-м-мотрела, — пролепетала, обхватывая себя руками в попытке остановить бьющую меня дрожь.
Слезы покатились по щекам. Он так напугал меня! И себя жалко, хотела всего лишь понравиться дофину и посмотреть на приезд важных гостей. А что в итоге? Абаста?
— Мадемуазель Эвон? — Менталист удивленно вскинул брови и осмотрел меня с ног до головы.
Он что, не узнал меня? Как это возможно? Неужели беляночкой я так разительно отличаюсь от себя настоящей?
— Выбирайте, виконтесса. — Он протянул мне руку. — Если вы не расскажете мне, что здесь происходит, я буду вынужден под стражей проводить вас в помещение для дознания.
Аккуратно вложила свои дрожащие пальчики в широкую ладонь мага и, уже простившись с белым светом, решительно сделала шаг вперед. «Старик» верно сказал. Я виконтесса! Я обязана быть храброй до конца. Даже если очень страшно, как сейчас.
— Я… я всего лишь хотела посмотреть на приезд дофина, месье де Грамон.
Он заинтересованно посмотрел на меня. Не ожидал, что я знаю его имя? Так я и не узнавала, достаточно было прислушаться к разговорам пажей.
— Все претендентки и большая часть академии в обеденном зале, отчего вы здесь? Мадемуазель Эвон, мое терпение небезгранично. И что за ужас у вас на лице?
— Это белила, — призналась упавшим голосом.
— Не слышу!
— Белила, — повторила чуть громче.
— Как мертвяк прямо, — едва слышно пробормотал де Грамон. — Зачем? — Менталист удивленно меня разглядывал.
— Ах, как тут не понять! — Казалось, моему возмущению не было предела, даже катившиеся градом слезы высохли. — Амели сказала, что все фаворитки дофина — блондинки со светлой кожей. А я? Вот и замазала всю черноту. Я теперь беляночка. А мадемуазель Лаура, наша классная дама, запрещает краситься. Что мне оставалось делать? Если я приду так к самому началу церемонии, никто не посмеет погнать меня умываться.
Месье де Грамон задумчиво на меня смотрел, будто не веря в рассказ. Может, потому что я постоянно сбивалась? Мысли прыгали в голове, будто убегая от сознания. Вот! Даже мысли боятся «старика».
— Предположим. А что вы забыли тут, у бойниц?
— Так посмотреть на приезд дофина очень хочется, — призналась, похлопывая себя по щекам, проверяя, не потекли ли белила от слез.
— Что это вы делаете, мадемуазель?
Удивленно посмотрела на Цепного Пса, не прекращая постукивать пальчиками под глазами. Неужели он действительно не понимает?
— Проверяю, не потекли ли белила.
— Вы всерьез верите, что я позволю вам оставить этот ужас на лице? Жуткую белую маску? Мне дорога жизнь племянника, а от вида такой утопленницы, как вы сейчас, ему станет дурно. Как будто русалка из пруда вылезла и зовет к себе, брр.
У меня даже открылся рот. Что это значит? Месье де Грамон не скрывал впечатлений от моего внешнего вида. Утопленница? Я? Разве похожа?
Но ведь Аврора и Армель, да и я сама посчитали, что результат идеален. Что не так? Расстроенно посмотрела на менталиста. Да что понимает этот мужчина? Сам небось только преступников да шлюх ловит в столице, ну или тех, кто замышляет плохое против короны. Где ему увидеть подобную красоту?
Вот умоюсь я, и что? Стану снова обычной. Значит, от моего «нормального» вида дофину дурно не станет. Конечно, он просто не обратит на меня ни малейшего внимания. Даже не знаю, что хуже.
— Но я же могу опоздать! — попыталась я воззвать
