– Развлечений? – переспросил Поль. Он сидел на другом конце стола от Клода, и их мрачные, суровые лица как бы отзеркаливали друг друга. – Когда у кого-то из нас были развлечения?
– Ей восемнадцать, – возразила Анн-Мари.
– В этом возрасте ты уже родила Луи, – сказал Поль.
– Это было до того, как мы приехали сюда. Мы могли встречаться с людьми, заводить друзей…
– Похоже, одного дружка Нанетт таки завела, – угрюмо заметил Клод.
Нанетт стояла, прислонившись к стене у окна и обхватив руками ноющий живот, в то время как вокруг нее кружил поток звуков. Она была дезориентирована тем, что в кухне, где обычно было тихо, теперь раздавались голоса – и все громче и громче. Она перестала слушать и закрыла глаза, чтобы не видеть их обозленные лица, позволив себе мысленно оказаться на болоте, куда спускаются с гор пощипать свежей травы дикие пони и где из зарослей ежевики выглядывают лисы. Она даже не заметила, что родственники перестали спорить.
Нанетт почувствовала руку на своем плече, затем другую, обхватившую ее за талию, и открыла глаза. Флоранс повела ее к столу. Мужчины уже отправились по домашним делам, в комнате остались только сестры. Из кладовой появилась Флеретт с одной из своих маленьких бутылочек с темной жидкостью. Откупорив ее, она вылила содержимое в глиняную чашку.
– Выпей, – негромко сказала Флоранс. – Снадобье усмирит боль в животе.
Нанетт послушно выпила жидкость, сморщившись от ее кислого вкуса, и с облегчением вздохнула, почувствовав, что тошнота отступила.
– Лучше?
Изабель села рядом, взяв ее руку в свою. Нанетт кивнула.
Флоранс принялась подкидывать поленья в печь и наливать воду в чайник. Флеретт вышла в коридор и вернулась с домотканым мешком в руках, в котором они хранили гримуар. Она положила мешок в центре стола и осторожно вытащила старинную книгу в потрескавшейся кожаной обложке. Она открыла ее и принялась перелистывать страницы пергамента. На некоторых были ясно видны записи, сделанные острым почерком. На других чернила уже начали исчезать, и написанное становилось неразборчивее и бледнее. Девушка придвинула ближе масляную лампу и, сощурившись, склонилась над страницей.
– Что ты собираешься делать? – спросила Нанетт.
– Это зависит от тебя, – практически неслышимый голос Флеретт звучал скрипуче. – Твой ребенок. Твой выбор.
– Я не понимаю.
Изабель погладила руку сестры и отпустила ее. В медном чайнике начала закипать вода, Флоранс приготовила чай и накрыла заварник стеганым чехлом. Флеретт тем временем раздала всем чашки.
Близнецы устроились напротив Нанетт и Изабель. Четыре сестры сидели, сохраняя спокойное молчание. В глазах Флеретт блестели слезы. Наконец Флоранс выразила общую мысль:
– Нанетт, тебе не обязательно рожать ребенка.
– Мне – что?
Нанетт вскинула голову. И в этот момент почувствовала на ногах вес кошачьего тела – кот согревал ее, устроившись у лодыжек. Он научился избегать общества мужчин и демонстрировал уникальную способность определять, когда они покидают фермерский дом. В основном сестры игнорировали кота – все, кроме Изабель. Она заботилась о том, чтобы ему было чем поживиться в кладовой, где Клод и другие его не заметили бы.
– Есть одно снадобье, – произнесла Флоранс. – У тебя случится выкидыш.
– Будет больно, – прошептала Флеретт.
– Рождение ребенка всегда сопровождается болью, – сказала Изабель.
Нанетт переводила взгляд широко раскрытых глаз с одной сестры на другую. На их лицах не было ни осуждения, ни злости. Они внимательно смотрели на нее, ожидая ответ.
Где-то в глубине живота Нанетт чувствовала, как начинает шевелиться новая магия, как через ее кровеносные сосуды начинает бить энергия новой жизни, обращенная в будущее.
– Я хочу оставить ее, – прошептала она.
– Ты не сможешь спрятать ее от людей, – произнесла Флоранс.
– Кому какое дело?
– Клоду. Полю. Жану.
– С чего бы это? Они ни с кем не видятся.
– Потому что, – начала Изабель, – они хотят, чтобы мы бросили колдовство. А появление ребенка означает – возможно! – что род Оршьеров продолжается.
– Я думаю, Клод мог бы отправить меня куда-нибудь подальше от Орчард-фарм.
– Отправил бы, если бы мог, – ответила Флоранс. – Только мы бы этого ни за что не допустили. Ты одна из Оршьеров, а он нет.
– Орчард-фарм принадлежит нам, – сказала Изабель. – Об этом позаботилась Урсула.
– Поэтому он постоянно зол?
– Частично – да, – подтвердила Флоранс.
– Их злит, что их собственные фамилии забыты, – пояснила Изабель.
– Спустя столько времени?
Она пожала плечами.
– Когда была жива Урсула, вопрос о том, чтобы отказаться от нашей фамилии и принять их, не стоял. Отец знал об этом и никогда не жаловался. Но с тех пор, как бабушки не стало, а с ней и силы…
– Но сила есть у меня.
– Достаточно ли? – спросила Флоранс.
Нанетт взглянула на проясняющееся за спинами сестер небо и устало вздохнула:
– Как оказалось, недостаточно для того, чтобы удержать Майкла, хотя мне и хотелось этого. Но достаточно, чтобы сохранить его ребенка, что я и сделаю.
– Быть может, этот ребенок будет обладать силой, – заметила Изабель.
Никто не ответил, потому что никто не знал наверняка.
* * *Когда положение Нанетт уже невозможно было скрыть, жители Марасиона начали поглядывать на нее с неодобрением, стоило девушке появиться на рынке. Домохозяйки перешептывались, когда она проходила мимо. Мужчины хмурились и отступали в сторону, как будто ее увеличивающийся живот мог их заразить. Одна лишь Миган, у которой уже в который раз живот становился все больше, дружелюбно приветствовала ее и отдавала предпочтение сырам с Орчард-фарм перед всеми остальными.
– Ты могла бы объявить себя замужней, – как-то сказала она, когда они отдыхали вдвоем, покрываясь пóтом от несвойственной для октября жары. – Или вдовой.
– Зачем? Мне все равно, что обо мне думают, – ответила Нанетт. – Лишь бы покупали товар.
Миган вздохнула:
– Товар у тебя лучше некуда, иначе бы не покупали. Но уж этой ты точно ничего не продашь, это как пить дать!
С этими словами она кивнула в сторону толстой фермерши, стоявшей у телеги, на которой громоздились нераспроданные овощи. Это была краснолицая женщина, руки ее были спрятаны под фартуком, и она свирепо смотрела на девушек.
Нанетт мельком взглянула на нее и тут же отвела взгляд.
– Вон той? Уж точно нет, даже если бы она была в совершенно отчаянном положении. Она крестится, чтобы ее не сглазили.
– Вот корова! Она же тебя даже не знает.
Нанетт улыбнулась в благодарность за поддержку.
– Миган, она не может мне навредить.
– Надеюсь, ты права.
Нанетт не терзали сомнения на этот счет. В эти дни она излучала уверенность – тело ее наполнялось чудом зарождения новой жизни. Ребенок стремительно рос, а товар расходился как никогда хорошо. Неудивительно, что других фермеров это приводило в негодование.
Разумеется, Миган не было известно ни о заклинаниях, которые Нанетт накладывала на свой товар, ни о талисманах, сделанных Анн-Мари и спрятанных по углам повозки, ни о защитном амулете на шее Нанетт, который изготовила Флеретт. Когда амулет шевелился у Нанетт на груди, она ощущала ответное
