Сбежав по лестнице, Вероника подумала, что все сложилось как нельзя лучше. Ведь она была более приспособленной к деревенской жизни, чем Томас.
* * *Хоум-фарм был слабым подобием прежней фермы, так как Яго заметно постарел. Сарай пустовал, а в конюшне была одна-единственная лошадь. Поля сдавались другим фермерам. Яго жил в одиночестве в каменном доме, где была только кухня да скромно убранная, но удобная гостиная.
Вероника ехала рысцой вверх по гравийной дороге на Мышонке, своем арабском мерине, когда Яго вышел из парадного входа. Он спустился по ступенькам, прошел по заросшими травой плитам дорожки и остановился у ворот. Собака, терьер с черно-коричневой шерстью и вислым ухом, суетилась у его ног.
Когда Вероника спешилась, Яго сказал:
– Хорошо, что вы приехали.
Собака звонко залаяла, виляя хвостом.
– Уна, похоже, тоже рада вас повидать.
Вероника накрутила поводья на руку и подошла к Яго, чтобы поцеловать его в щеку, а потом потрепала Уну за ухом.
– Ты хорошо выглядишь, – сказала она, положив сверток на столбик ограды.
– Вы в форме, – ответил он. – И Мышонок тоже.
– Я опасалась, что он будет припадать на левую ногу, но ничего такого не заметила.
– Полагаю, он поправился.
Яго вышел за ворота и нагнулся, чтобы осмотреть ногу Мышонка: потер голень и надкопытный сустав, приподнял копыто, чтобы согнуть колено. Потом похлопал Мышонка по шелковистой спине.
– Ты справишься, дружочек, – сказал он и повернулся к Веронике. – Пойдете с нами в конюшню? Инир знает, что вы здесь.
– Он все знает, правда? – засмеялась она, направляясь к конюшне, где дряхлый тяжеловоз, принадлежавший ее матери, жил в теплом стойле с доступом к выгулу в любое время. – Меня тревожит его одиночество, Яго.
– Я наведываюсь к нему каждый день, мисс Вероника.
– А тебе не одиноко? Мне следовало бы спросить сначала тебя.
– О нет, – ответил он. – И Томас приходит ко мне, когда каникулы. – Громкое призывное ржание послышалось из сарая, и Яго кивнул в ту сторону: – Это началось час назад.
– Но час назад я еще была дома!
– Это так похоже на Инира. Он всегда был необычным конем.
Вероника и ее брат, еще будучи детьми, часто навещали Яго в Хоум-фарм, особенно в холодные дни. Они катались на пони, а потом спешили к камину, чтобы растянуться на потертом коврике и попивать какао, приготовленное на старомодной печурке. Морвен, их мать, умерла при рождении Вероники. Яго многое рассказал ей о тесной связи Инира с Морвен.
– Вы такая же, как она, – говорил Яго, – у вас одинаковая манера говорить. И Инир это знает.
Они зашли в конюшню, где Инир уже нетерпеливо стучал копытом. Яго забрал Мышонка, чтобы снять с него седло и дать ему овса и воды, Вероника направилась к стойлу Инира, достав из карманов галифе припрятанный кусочек яблока. Его зубы не были уже такими крепкими, как раньше, поэтому она попросила повара нарезать яблоко ломтиками. Конь осторожно брал их с ладони, благодарно покачивая головой. Вероника погладила его по спине и пробежалась пальцами по серебристой гриве.
К ним подошел Яго:
– Нам следовало позаботиться о том, чтобы в свое время у него был приплод.
– Да, возможно, мисс Вероника. Но он уже слишком стар для этого.
– Знаю. А мне так хотелось иметь его жеребенка!
– Мисс Морвен отлично выглядела на его широкой спине.
– И без седла, ты говорил.
– Да, седло ей не требовалось. Они были единое целое, эти двое.
– Боюсь, я не такая хорошая наездница, как моя мать.
– Напротив, даже лучше. Вы можете оседлать любого коня.
Вероника погладила бархатистую шею Инира.
– Если так, то только потому, что ты меня этому научил.
Инир перебирал губами ее волосы, а она чесала ему за ушами.
– Я хочу кое-что рассказать тебе, Яго. Не хочется беспокоить папа́, он не очень хорошо себя чувствует.
– Тогда заходите в дом. Я заварю чай.
Вероника погладила Инира и направилась к кухне через сад, собака сновала у нее под ногами. Капли дождя застучали по черепице старого каменного дома, когда они уселись пить чай за грубо отесанным столом, на котором стояло блюдце с печеньем. Звук был таким знакомым, таким душевным. Яго взял нож, маленький кусочек дерева и принялся за работу.
– Что это будет? – спросила Вероника.
– Медведь, я так думаю. Томас говорит, что потерял того, что я ему сделал.
– У меня полный зверинец: тигр, жираф, корова… Да все.
– Я думал, вы давно выросли из моих игрушек.
– Ни за что!
Вероника отхлебнула чаю, думая, с чего бы начать. Яго терпеливо молчал, как обычно. Наконец она заговорила:
– Не знаю, где ты научился так хорошо с нами обращаться, ведь у тебя нет собственных детей.
– Вы и ваш брат мне как родные. При всем уважении к лорду Давиду, вашему родному отцу.
– Он не лорд, пока дедушка жив.
– Судя по слухам, скоро будет.
– Да, это ожидаемо.
– И вы станете леди Вероникой.
Она состроила гримаску:
– Нелепо, правда?
– Некоторым барышням такое по нраву.
Вероника промолчала, но Яго и так знал, что она равнодушна к титулам.
Наступила тишина, нарушаемая барабанной дробью дождя. Вероника следила за его умелыми руками, в которых кусок дерева постепенно превращался в медведя: проявилась морда, сложенные на груди лапы…
Наконец она решилась:
– Кое-что странное произошло, когда я выезжала в свет в прошлом году.
– Да?
– Я пыталась выбросить увиденное из головы. Думала, это из-за жары, или богатого воображения, или чего-то еще… Но все повторилось.
Яго не поднимал глаз с работы, но Вероника знала, что он ловит каждое ее слово. У него определенно был особый дар: он мог искренне соболезновать Томасу по поводу умершей птички, найденной в роще, и часами слушать восторженные рассказы Вероники о том, как она скакала все быстрее и быстрее, как управляла лошадью в прыжке, как преодолевала опасности…
Собака лежала под стулом Яго, но теперь выползла оттуда и уселась рядом с Вероникой, глядя на нее большими ясными глазами. Девушка рассеянно погладила ее.
– На церемонии представления возникло ужасное видение… Я считаю это видением. Было такое ощущение, по крайней мере. Все полыхало – и дворец, и люди. Люди гибли… Это напугало меня. – Вероника не упомянула о королеве, так как это было необъяснимо. – Это случилось больше года назад, и я думала, что видение навеяли разговоры о войне, как вдруг вчера…
Рука девушки задрожала, и она поставила чашку на стол. Та с грохотом опустилась на блюдце. Вероника обхватила колени руками.
Она не была трусихой. И не была чувствительной, как Томас. Когда Филипп упал с пони и поранил руку, Томас не смог даже взглянуть на рану. Именно Вероника сохраняла спокойствие и остановила кровотечение, сжимая порез до прихода врача.
Когда Мышонок потянул сухожилие на передней ноге, она оставалась рядом, хотя уже стемнело настолько, что ничего нельзя было разглядеть. К тому времени,
