Но то, что случилось день назад, очень напоминало ощущения в день выхода в свет: тошнота и паника накрыли ее волной. Так было, считала Вероника, потому что она не могла понять этого. Но как понять?
– Я одевалась к ужину. Горничная принесла почту, и там было письмо от Томаса. Я располагала временем, поэтому взяла его, открыла и… – Она задрожала и закрыла глаза. – Ох, Яго, это было ужасно!
– В таком случае лучше выговориться, – сказал он. Его нож беспрестанно двигался, срезая тонкие деревянные щепки, которые падали на стол.
Вероника судорожно вздохнула и открыла глаза. Ее взгляд остановился на маленьком деревянном медведе, и она испугалась, что произнесенное вслух окажется реальностью.
– На этот раз видение было не о дворце и не о Лондоне. Оно было о Томасе! Я видела его, но не знала, где он. Он бежал, и на нем был железный головной убор, как носят солдаты, они еще похожи на опрокинутые горшки. Он бежал, вокруг него был непонятный шум: перестрелка, крики… А потом Томас… – Она зажала рукой рот.
Томас был молодым человеком, который при других обстоятельствах и если бы ему не суждено было унаследовать Свитбраяр, возможно, ходил бы в церковь. Он был общительным, учтивым и очень умным. Он особо не интересовался лошадьми, разве что брал их, чтобы уехать подальше и уединиться со своими книгами. Он ненавидел спорт и занимался им, только если это требовалось в школе. И никто не высмеивал его. Томаса обожали все.
– Он упал, – продолжила Вероника.
Она не могла описать весь ужас того, что увидела: Томаса словно подбросило вверх, он дергался в воздухе, а потом обмяк и рухнул на землю, как мешок овса, тяжело и безжизненно.
– Он выглядел… – Вероника снова прижала дрожащую ладонь к губам.
Яго оставил на время свое занятие, потянулся через стол и положил свою большую руку ей на голову, а она все плакала.
Так продолжалось некоторое время, пока наконец Веронике удалось сдержать слезы. Яго подал ей носовой платок. Она высморкалась и вытерла щеки.
– Прости.
– Не нужно извинений.
– Я не верю, что будет война, – вырвалось у нее. – Чемберлен говорит, что Гитлер – джентльмен и в наших домах будет царить мир.
– А что говорит об этом лорд Давид?
Она разложила платок перед собой, то делая на нем складки, то расправляя их.
– Папа́ говорит, что Чемберлен – дурак. И Филипп – тоже.
– Ну… – Яго потянулся за медведем и взял нож. – Филипп еще так молод.
– Но ведь он достаточно умен, Яго. Я так всегда думала.
– Привлекательный парень. Он вам нравится?
– О да! Я его с детства знаю.
– Значит, пора приступать к делу, – сказал Яго.
– К какому делу?
– Ох, мисс Вероника, ведь вы уже не ребенок.
Щеки девушки покраснели, и они лукаво улыбнулись друг другу. И Пекстоны, и Селвины договорились, что Филипп соединит оба рода, но Вероника не задумывалась над этим. Она любила играть с Филиппом в детстве. Сейчас он был лучшим другом. Пока этого было достаточно.
Еще через мгновение она вернулась к причине своего визита:
– Яго, я не понимаю, что со мной. Мои сны всегда были странными, но они так и остались снами. И это не припадки истерики, как у некоторых барышень в школе.
– Вовсе нет.
– И я не могу беспокоить папа́ этим, когда он так болен.
Яго вырезал завитушку на голове медведя, и та мгновенно превратилась в ухо.
– Никакая это не чепуха. И не стоит тревожить этим вашего отца.
– А что, если это вновь приключится? Что, если я схожу с ума?
Яго вырезал второе ухо и решительно отложил нож в сторону.
– Это не сумасшествие. – Он говорил негромко, но убедительно.
Яго положил медведя на стол. Когда-то Вероника ахала над этими нехитрыми творениями.
– Мне нужно кое-что дать вам. – Он отошел от стола. – Подождите здесь.
Яго не было совсем недолго. Он вернулся, неся плетеную корзину – тяжелую, старую, потемневшую, – и с глухим стуком поставил ее на стол. Повозился с кожаными и металлическими застежками и откинул крышку, под которой виднелись складки шелка. Вероника протянула к корзине руку, но Яго остановил ее:
– Сначала я должен объяснить.
Она ощущала исходящую от него грусть – так густой туман источает холод. Излом складки между его бровей до боли напоминал ее собственный, который Вероника видела в зеркале.
– Выходит, как и мать… – непонятно выразился он. – Она полагала, что вы будете такой же, как она.
– Что ты имеешь в виду? Папа́ говорил, что она никогда меня не видела и на руках не держала… – Это особенно огорчало Веронику, потому что мать умерла с первым ее вздохом.
– Это правда, что она не держала вас на руках. – Яго провел рукой по шелку, но не поднял его. Он сел, уставившись в окно, где в осеннем сиянии солнца листья на деревьях переливались золотом и бронзой. – Но она видела вас. Еще до рождения.
– Это невозможно!
– Это было возможно для нее. И, похоже, для вас тоже. Я обещал, что если все будет так, как она предполагала, – а так оно и вышло! – то я все объясню вам. Я обещал рассказать ей это.
– Но я не…
Яго решительно поднял руку:
– Я не люблю много говорить. Если вы не будете перебивать меня, я буду очень признателен.
Растерянная Вероника откинулась на стуле и приложила пальцы к губам, словно это могло удержать ее от вопросов, и Яго приступил к рассказу. Ей все больше становилось не по себе. К концу рассказа она уже готова была встать и посмотреть, что там в корзине. В глазах пекло, как будто она забывала моргать, во рту пересохло, и Вероника неожиданно обнаружила, что он приоткрыт от удивления.
Все это время Уна понемногу придвигалась к стулу, пока не уткнулась мордой в ее колени.
Вероника медленно встала, все еще надеясь, что корзина пуста. Уна чуть отодвинулась, но держалась рядом.
– Она спрятала это в тот день, когда лорд Давид отправился на войну, – рассказывал Яго, отворачивая складку за складкой. – Он вернулся израненный, и она неделями была рядом с ним. Они поженились в день его выписки. После свадьбы ваша мать не прикасалась ни к шару, ни к бабушкиной книге. Потом она оказалась беременна вами. Она знала…
– Знала что?
– Ей был дан знак, что это будет последний ребенок, но она сказала… – Яго остановился на минуту и закрыл глаза, словно воспоминания ранили его. – Она сказала, что ей нужна дочь. Девочка, которая унаследует дар и продолжит род Оршьер.
Яго остановился и положил руку на последнюю шелковую складку. Он говорил с бесконечной грустью, которая с годами не стихла.
– Ваша мать обладала большой силой, мисс Вероника. Настоящей силой. Но отреклась от нее ради любви. – Он убрал последнюю складку. – Она попросила меня, если
