– Если смогу справиться с лестницей, – улыбнулся он. – Это чудо, не так ли?
– Похоже на то.
Изменения в нем и впрямь казались чудом. Он поправился, хотя все еще выглядел худощавым, и был выше Вероники, о чем она раньше не подозревала. Волосы у него отросли – черные, густые и прямые. Чуть ли не единственным, что девушка в нем узнала, были темные глаза и руки с длинными пальцами. На его лице сохранились следы пережитых страданий и, как она и опасалась, скорби. В эти дни вокруг было столько смертей и потерь, что Вероника подумала: избегать этой темы ни к чему.
– Я отправила ваше письмо, Валери. Не думаю, что вы получили ответ.
Он покачал головой, выпустил ее руку и отвернулся, чтобы положить вещи в холщовую сумку.
Вероника вспомнила, что она принадлежала британскому офицеру, умершему от ран. Они держали некоторый запас таких вещей в кладовке и использовали по мере надобности.
Валери потянул за шнурки на сумке и завязал их, прежде чем ответить:
– Благодарю за ваши усилия, мадемуазель, но ответа не будет.
– Почему вы так говорите?
Его голос прозвучал резко:
– Новости из Дранси очень плохие. Много смертей, мало еды… – Отвернувшись, он тихо добавил: – Вы можете не верить, но мне приснилась мать, которая рассказала это. Она недолго прожила в том месте.
– Я верю вам, – ответила Вероника: девушка, видевшая лица в кристалле, вряд ли могла отрицать силу сна. – Мне очень жаль.
Он поднял сумку и забросил ее на плечо.
– Они пришли в школу, – сказал он, – спросили, кто здесь евреи, кто цыгане, а потом забрали малышей. Те кричали и звали родителей…
– Как страшно!
– Думаю, не дожившим до этого времени повезло.
– Какая до ужаса печальная мысль!
– Мне жаль говорить это, но у меня не осталось надежды, мадемуазель.
– Тогда нужно найти что-то, что помогло бы вам жить.
– Мне остается только месть.
– Должно быть что-то большее, чем месть, – сказала она. – Я молила о чуде выздоровления Валери Ширака.
Вероника протянула ему руку и слабо улыбнулась.
Он взял ее руку, и, хотя и не улыбался, его лицо просветлело достаточно, чтобы она увидела красивого мужчину, каким Валери, должно быть, был до того, как война украла его молодость.
Ее молодость тоже была украдена, подумала Вероника, когда они попрощались, пожав друг другу руки. В другое время она и этот молодой человек могли бы быть друзьями. Возможно, и больше.
Покидая зал, она крутила на пальце обручальное кольцо.
6
– Во-первых, – начала королева Елизавета, наливая Веронике чай, – нам понадобится несколько дней, чтобы определить ваше место здесь. – Подмигнув, она положила ей в чашку три кусочка сахара. – Принцессы придут познакомиться с вами через несколько минут.
– Знают ли они, мэм, что я… что мы…
Елизавета покачала головой.
– Боюсь, я не вижу никаких доказательств того, что одна из них унаследовала мой дар. Это еще может произойти, особенно с Маргарет, но зачастую не происходит. Я опасаюсь, что современная жизнь подавляет силу, рассеивает ее.
– Есть ли еще кто-то из вашего рода? – Вероника взяла чашку, несколько смущенная тем, что ее руки касаются пальцы монарха. – Возможно, ваши сестры?
– Только одна. Мэри Фрэнсис, леди Элфинстоун. – Елизавета пила чай, но Вероника заметила, как потемнели ее знаменитые глаза. – У нее небольшой дар приготовления зелья. Когда мы были детьми, она что-то делала с сахарной водой, и птицы садились ей на руку. – Она пожала плечами. – Не так уж и много. Остается надежда на ее дочерей, но, конечно, я не могу спрашивать об этом.
– Значит, вас обучила мать?
– Да. Не могу себе представить, каково было вам, Вероника. – Она улыбнулась. – Но мы с друзьями позаботимся о том, чтобы вы узнали все, что нужно знать.
– Друзьями?
– Вы скоро встретитесь с ними. Вы оставили камень дома?
– Да, как вы и сказали.
– Я думаю, так будет лучше всего. Здесь много слуг. Не хочется, чтобы кто-нибудь нашел его в вашей комнате и начал задавать вопросы. Для начала мы назначим вас моей личной помощницей и подготовимся к предстоящей работе. А пока… – В дверь осторожно постучали, и королева подняла взгляд. – Это мои дочери.
Вероника вскочила и присела в реверансе перед каждой из принцесс, в то время как ее представляли. Вряд ли нашлись бы две другие сестры, настолько не похожие друг на друга. Принцесса Елизавета выглядела хмурой под грузом ответственности, которая однажды должна была лечь на ее хрупкие плечи. Принцесса Маргарет была весела и болтлива даже сейчас, обсуждая обязанности королевской семьи в военное время.
– Леди Вероника будет моим личным курьером для связи с вами, – пояснила королева.
– Очень мило, – кивнув Веронике, прокомментировала ее слова принцесса Елизавета.
– Какая радость! – воскликнула принцесса Маргарет. – Вам разрешено водить машину? Возможно, мы могли бы как-нибудь прокатиться. А это ваша собака?
Она присела, чтобы погладить Уну, которая лежала рядом со стулом Вероники. Уна отозвалась на ласку, старательно облизав ей лицо.
Вероника улыбнулась восторженности юной девушки. Маргарет было только двенадцать, и хотя она была второй в очереди на трон, ее это явно не заботило. За чаем она болтала без умолку, и ее не останавливали ни снисходительные взгляды матери, ни сдержанное выражение лица принцессы Елизаветы.
В течение недели Вероника и королева подогревали слух, что она приехала из Свитбрайара, чтобы быть курьером и компаньонкой Елизаветы в эти неспокойные времена. Днем Вероника работала во дворце, а ночью возвращалась в замок, где ей была предоставлена отдельная комната, смежная с ванной. Там она чувствовала себя комфортно, но до боли одиноко. Она скучала по отцу, Яго и Мышонку. И конечно же, Филиппу и Томасу. Она волновалась за них обоих. Всякий раз, когда появлялся почтовый курьер, который часто бывал во дворце, она замирала и боялась дышать, пока не узнавала, что писем для нее нет.
Однажды ей приснился Томас. Это был мрачный сон, в котором ему было холодно, он был голоден и напуган. Вероника проснулась в страхе и смятении.
Филипп тоже ей снился – в снах-воспоминаниях. И Томас присутствовал там. Они были молоды и, смеясь и поддразнивая друг друга, играли втроем в крокет на лужайке в Свитбрайаре. Но это не был романтический сон обрученной девушки.
Вероника решила, что со временем разберется с этим. Когда она будет менее обеспокоена и испугана, то почувствует все, что должна бы чувствовать, сможет смотреть вперед, а не назад – в более светлые дни. Тогда она чувствовала бы желание и любовь, была бы в восторге от того, что стала невестой, и с воодушевлением думала о своем будущем в качестве леди Пэкстон.
А пока шла война, в которой нужно было сражаться.
В начале второй недели пребывания в Лондоне королева постучала в дверь спальни Вероники, когда та уже готовилась ко сну. Отворив дверь, девушка поспешно присела в реверансе.
Любезно, как будто все происходило среди дня, а не ночи, Елизавета
